Осмоловский VS Институт Лифшица

ДИСКУССИЯ 2

От: Дмитрий Гутов

Доброй ночи друзья!

Отвечаю на письмо Осмоловского от 23 января.

Он как всегда точно ухватывает суть моей позиции. Спор идет о том, стоит ли волноваться, когда все предрешено, строго детерминировано. Говоря о нашей практике: искусство может быть лишь таким, каким оно складывается в данных обстоятельствах, или, как говорит Толик, «в жесточайшей логике развития». И, по большому счету, он прав. Талантливые люди не бьются головой об стену, а занимаются модернизмом. «Все остальное произвол», резюмирует Осмоловский. Или, еще определеннее: «независимая позиция переживается как угнетенная».

В этом великом смирении я нахожу много смысла. Не случайно Толик призывает себе в союзники Гегеля. Все разворачивается с неумолимостью генетического кода и беда тому, кто вместо того, чтобы оседлать эту силу, стать ее голосом, выразителем необходимости, окажется на ее пути.
Осмоловский эту идею называет фундаментом марксистской философии.

Да, молодой Маркс говорил, «что необходимо, то совершается».

Но следует ли отсюда, что пора заниматься абстракционизмом?

Или, другими словами: что необходимо?

И здесь, задав этот вопрос, мы вступаем уже в иную зону, где в «жесточайшей логике», обнаруживаются некоторые степени свободы.

Не может ли оказаться и так, что борьба с необходимостью - иногда - еще более необходима?

По Осмоловскому, и сам Лифшиц его союзник, «чего Гутов не понимает (или не принимает)».

То, что мы имеем здесь дело с самым принципиальным вопросом, не подлежит сомнению. Поэтому обратимся прямо к первоисточникам.

Я на днях сообщал, что опубликован новый текст Михаила Александровича (Контекст -2003, который, возможно, еще не все успели прочитать), под названием «Смысл мира». В материалах к этой теме есть папка N40, озаглавленная Лифшицем «Важные философские вопросы», где как раз внимание сфокусировано на формулировках Осмоловского.

Приведу небольшую цитату с подзаголовком «Аналитическая и синтетическая необходимость».
«Первое, - пишет Лифшиц,- есть фатальное раскручивание кривой, завязка которой заранее дана. Второе же предполагает встречу с развилкой путей и с выбором...», (с. 321).

Итак, Лифшиц различает две необходимости.

Человек, находящийся в здравом уме и светлой памяти не будет спорить с Осмоловским, что Маркс опирался на Гегеля. Но «фатальное раскручивание кривой» это все же ближе к Гегелю, а «встреча с развилкой» - к Марксу.

Разница дьявольская, как сказал бы Ленин.

А что, собственно, значит 11 тезис о Фейербахе? Именно это. Объяснять мир, это иметь дело с «жесточайшей логикой», вылетать в сумерках, когда уже все равно ничего поделать нельзя. Но изменять мир, это уже нечто совсем другое, это и значит «создавать развилку», вступать на путь неопределенности.

В художественной среде сегодня очень популярен Джорджо Агамбен. Цитаты из его работ используются молодыми художниками как эпиграфы к выставкам по всему миру. Вон Костя Бохоров его на итальянском штудирует. Сошлюсь и на его авторитет (пока не Кости, а Агамбена), на его «Философию детства».

Агамбен считает, что культура как раз слегка и освобождает род человеческий от диктата генетического кода. Что человек избавлен от действий по предписаниям, открыт незапрограммированным возможностям, сохраняет младенческую пластичность, дорожит своей неспециализированностью, неопределенностью, незрелостью.

И революционные потрясения, «когда все это переворотилось и только укладывается» (как писал Ленин, цитируя Толстого), открытые эпохи. Это непредсказуемые мутации, сбои в необходимости, тормоза на локомотиве истории, как выражался Беньямин.

Впрочем, и здесь все не так просто. Я понимаю, о чем говорит Осмоловский. Тема термидора, этот центральный пункт дискуссий 1930-х годов, у нас постоянно всплывает. Бывают обстоятельства, когда уже все предрешено и события носят фатальный характер. Ты можешь в младенческой простоте дорожить своей неспециализированностью, но развилка уже пройдена, и выбирать не приходится.

Толик настаивает именно на этом. (Мы обсуждали этот сюжет, когда говорили о Гегеле и Гельдерлине, Троцком и Сталине). Готов с ним отчасти согласиться, главная линия нашего несогласия начинается еще не здесь.

Говоря об эпохах подмораживания, Осмоловский упрекает меня, что я забываю классическую марксистскую мысль, что искусство получается там, где есть ограничение. Помню, Толик, помню! Твой неопубликованный труд по истории московского акционизма (если акценты в нем будут расставлены как в твоем письме), сослужит добрую службу. Да и как бы я стал с этим спорить, если идея о плодотворности реакционных эпох, отката революционной волны, для искусства была как раз Лифшицем разработана. В том же «Смысле мира» он пишет: «Прогрессивное историческое движение рождает ум и талант, реакционное губит их. Это аксиома. Но опыт учит нас тому, что эта аксиома, как и всякая другая, осуществляется не прямо, и даже переходит в свою противоположность. Вот роковая проблема!

Историческая попутность рождает ленивых королей истории, она лишает людей критерия практики, «обратных связей», она ведет к отбору дураков и графоманов. (Так было в 1990-е, а мы еще это увидим в связи с антиглобализмом - Д.Г.). А реакционная позиция, - увы! - заставляет поворачиваться и привлекает умы, способные к тонкости. Ужасно! Дилемма времени во всех отношениях неутешительная» (с. 322).

А вот тут у нас с Толиком начинаются расхождения принципиальные.

Они собственно в этом «ужасно!». Позиция Осмоловского более стоическая, более трезвая. Он пишет: «Чем мне нравится Гринберг, так это своей абсолютной реалистичностью. Его идея о том, что авангард из последних сил сохраняет искусство в капиталистическом обществе - есть бескомпромиссная, честная и полная отчаяния констатация».

ОК. Это так. Но когда события принимают характер «жесточайшей логики», остается последняя возможность - смотреть на нее со стороны.

Нет, Толик, это не «беспочвенное мелкобуржуазное благожелание интеллигента», это просто немного другая оценка священного хода событий. А суть, как известно, в нюансе. «Ситуация давно стала безнадежной и надо идти до конца», - говорит Осмоловский. (И Бодрияр нас тому же учит). Но у Гринберга как раз ты не найдешь этой безнадежности. Ты полагаешь, что его путь бескомпромиссен, но он и есть вопиющий компромисс! Он проявляется в том, что говорит: искусство сохраняется. Это, по меньшей мере, не безнадежность. Советская критика прямо говорила: «отречение от искусства». Вот это действительно бескомпромиссно и безнадежно.

Ты пишешь: «необходимо искать самых нетупых, самых продвинутых - настоящих Господ, Господ с большой буквы, у которых есть не только деньги, но и время, и быть для них». Изумительная, отважная в своей обнаженности формулировка. Мужество беспредельное. Имеющий уши да слышит. Так думали и отцы основатели авангарда, только сказать вслух не хотели (а кто этого не понимает, с тем и говорить нечего), а Уорхол уже шутил на эту тему. Мне редко приходилось думать: так бы высказаться я не посмел. Но здесь пришло в голову. Смирение почище гегелевского.

Но тут наше расхождение приобретает уже катастрофический характер. Из всего вышесказанного Толик с неумолимой логикой выводит еще одно наблюдение: «Или вы хотели забыть о том, что в Африке каждый день умирают тысячи детей? Авангард не даст вам такой возможности! Он вас заставит знать об этом, хотя бы на бессознательном уровне. Никого из думающих уже не отпустят обратно, назад в пучину наивного маразма и безмятежного времяпрепровождения».

Суть модернистского проекта здесь изложена с исчерпывающей полнотой. Здесь и «Квадрат», и «Герника», и «Герника наших дней» - «F - 111», и Бойс, и все вплоть до Виленского. И все это не так. Все это иллюзорная психологическая компенсация за бесконечность смирения. Вздох угнетенной твари. Сердце бессердечного мира. Все это и создано для того, чтобы можно было смириться, не потеряв разума. Это и есть та истина авангарда, которую Лифшиц не захотел принять, именно за это он подверг его жесточайшей критике. Он как-то сказал: надо привыкнуть к тому, что привыкнуть к этому нельзя. Да, авангард будет напоминать вам о том, что многое из происходящего в этом лучшем из возможных миров невыносимо. Но он и залечит ваши раны. Авангард даст вам такую возможность! Он опиум народа. И вся многомиллиардная его индустрия на том стоит, и стоять будет.

Свой медицинский приговор Осмоловский выносит больному безжалостно: «Иного нет и быть не может». Допустим. Но и увидеть все в пусть даже самой нереально отдаленной коммунистической перспективе тоже необходимо. Толку от этого, конечно, кот наплакал, но, как тот же Гегель нас учил, теоретическое сознание вообще в жизненных делах никакой пользы кроме вреда принести не может. Оно само себе награда.

От этих возвышенных тем перейдем к делам более житейским.

«В обмен на авангард Гутов получил возможность быть услышанным», пишет Осмоловский. Ну, операции обмена в прямом смысле не было. Авангардные работы создаются по велению эстетической совести, а взгляды на ход событий в искусстве развиваются своим чередом. Блаженны живущие в согласии с самими собой!

Толик мне популярно ответил и на вопрос, чем перепачканная стена отличается от музейной абстракции: «Это чувствовать (знать) надо! Распознавание искусства происходит при помощи художественного вкуса, опыта, знаний и других приобретенных при воспитании качеств восприятия». Спасибо, что объяснил. Только теперь все то же самое скажи себе на вопрос, чем реализм в смысле высокой классики отличается от Шилова, которому от нашей переписки уже давно икается.

Очень мне понравилось и следующее воспоминание Толика: «Я помню, когда мы с Димой ходили по музеям Бельгии, он быстро пробегал абстрактные полотна, замечая по ходу: «я это не понимаю». Так вот, - продолжает Осмоловский, - пробегать не надо! Только так можно научится распознавать где «стена перепачканная», а где абстрактное искусство». Мы жили тогда в Антверпене, и так как работы по монтажу собственных работ быстро завершили, то стали делать набеги на окрестные города: Брюссель, Гент, Брюгге. Это вам не Мюнхен, Амстердам или Нью-Йорк. То есть в Бельгии дела с абстрактным искусством обстоят из рук вон плохо. Зато там есть много чего другого. Как раз после Гентского алтаря мы забрели на какую то минималистическую выставку, где я и вправду произнес что-то похожее. Имел в виду: не понимаю, как можно на это время тратить. Остаюсь при своих: полоски Бюрена требуют на восприятие меньше времени, чем работа Ван Эйка. Когда я в самом начале нашей переписки назвал проект «Abstart» недолгоиграющим, имел в виду как раз это.

Свое письмо Осмоловский кончает призывом: «Да здравствует мировая революция!».

Поддержим и расширим: «Да здравствуют музы! Да здравствует разум!».

Гутов.