29.03.2024 




Вы можете не умереть
Михаил Батин, Алексей Турчин
10.12.2013- 15.12.2013

Вы можете не умереть





«Трасса М4. Ростов - Москва» / Современное искусство Ростова-на-Дону





Лес/ Современное искусство Краснодара





Культурный Альянс. Проект Марата Гельмана

Главная | Контакты | Поиск | Дневник М. Гельмана
Русский | Deutsch | English

























Вокруг Гельмана


Метод неразрушающего контроля: интервью с Маратом Гельманом

21 декабря 2003 года открывается выставка "Новый отсчет. Цифровая Россия в месте с Sony"

Марат Гельман - один из первых в России галеристов. В начале 90-х он открыл миру Кулика и Бренера - а к концу 90-х ушел в политику и занялся предвыборными технологиями. Очередные выборы, на которых Гельман работает в качестве заместителя Константина Эрнста и главы аналитического управления Первого канала, совпали по времени с двумя крупными жестами Гельмана-галериста: он передает часть своей коллекции в дар Русскому музею и открывает в ЦДХ большую выставку цифрового искусства.

Михаил Брашинский позавтракал с Гельманом, а Константин Агунович прокомментировал восемь работ с выставки "Новый отсчет".

Михаил Брашинский интервьюирует:

- Ваш ближайший проект - выставка электронного искусства. Что это такое?

- Итоговых выставок не было лет 8-9. Мы хотим сделать выставку, в которой сошлись бы три аспекта осмысления электронного мира. Во-первых, искусство, сделанное с помощью цифры, - компьютерное, видео, Интернет, интерактив. Второе - это как традиционное искусство изменилось в связи с дигитальностью. Там работы Гора Чахала, Жоры Пузенкова и других. И третье -это попытка осмысления электронного мира современными художниками: "Компьютер в русской семье" Пригова, Дубосарский и Виноградов. Выставку мы делаем вместе с корпорацией Sony, которая за все платит. Если проект удастся, возможно, он перерастет в ежегодный.

- Что скажете о состоянии современного искусства?

- Если раньше были какие-то течения, движения, то сейчас ничего этого нет. Идет персональная работа, каждый художник вырабатывает собственную мифологию искусства. Кроме того, благодаря цифровому искусству разрушается культурный фетишизм. Со времен копирования в Древнем Риме греческих статуй вся культура развивалась по простому и эффективному закону деления всего на оригиналы и копии. При этом оригинал - это что-то очень ценное, а копия - нет. Вот этот механизм разрушается. Если рукописи Пушкина были, а рукописей Пелевина нет, а есть дискеты и одна дискета совершенно идентична другой, то это означает, что меняется и отношение к рукописи как к чему-то священному. Все очень просто и демократично: художник работает с образом, а не с предметом, не с телом. Предметность перестает быть важным элементом культурной машины, и это очень важно.

- Расскажите про свой подарок Русскому музею.

- Давайте я реальную ситуацию расскажу, а потом решим, что основное. Полтора года мурыжили... Нет, лучше так: полтора года назад я подарил Русскому музею часть коллекции.

- Без спроса?

- Как же, без спроса. У нас был договор: я дарю работы, они выделяют залы. Просто договор был на три месяца, а растянулось все на полтора года. Ну, неважно, вначале я нервничал, а сейчас уже кажется: какая разница, это же все для вечности.

- Из чего состоит подарок?

- Там 60 работ. Все из 1990-х годов. Если говорить о шедеврах, то там "Выбор народа" Комара и Меламида, "Коровы" Кулика, первые работы Боба Михайлова из серии "Если бы я был немцем", Арсен Савадов. И стало понятно, зачем я всем этим занимался.

- То есть для вас этот дар оправдывает вашу деятельность как галериста?

- Как коллекционера. Для меня это завершение какого-то этапа. Ведь я с 1996 года занимался размытием понятия "Гельман", и в общем успешно: сегодня, мне кажется, имя Гельман вызывает уже не одну, а много разных ассоциаций. Но никакой новой идентичности я, по большому счету, не приобрел. Коллекционер, который сумел собрать хорошую коллекцию искусства, когда это было немногим нужно, - такая идентичность меня вполне устраивает. В узком кругу всем понятно, что это и есть то искусство, которое будет отвечать за Россию 90-х перед историей, но подальше отойдешь от художественной среды -и уже не так очевидно.

- И все-таки, зачем дарить? Почему, например, не превратить собственную галерею в музей?

- Любая коллекция, пока она коллекция, может быть великолепна, но как только начинаешь делать из нее музей, вдруг выясняется, что многого не хватает. Но главное - сама тема музея в современной России очень политизирована, когда есть музей Церетели, музей Шилова и т.п. Неприлично как-то в сегодняшней России иметь свой музей.

- В какой-то момент, а именно в 1996-м, вы почти забросили искусство и занялись совсем другими вещами - политтехнологиями. Почему?

- Искусство не занимало в обществе того места, которого оно достойно, поэтому, даже находясь на лидирующих позициях внутри искусства, по отношению ко всему обществу ты был в абсолютно маргинальной позиции. Хотелось какого-то занятия, которое имело бы очевидный, признаваемый результат. Вообще тогда казалось, что искусство - это такой маленький мир, ненастоящий, а политика - большой и настоящий.

- Вы по-прежнему так думаете?

- Нет, конечно. Нет. Можно много метафор приводить, более или менее банальных. Ну, например, политическая жизнь - это такой яркий костер, после которого остается маленькая кучка пепла. А художественная - это тлеющие угли, которые никогда не прогорают до конца. Вообще, меня очень интересуют сходства и различия искусства и политики. Они не в масштабах. Не знаю, имеет ли смысл об этом говорить в "Афише"...

- Почему нет?

- Понятно, что у них общее: и там и там во главе процессов стоит амбициозная, эгоцентричная фигура, у которой есть месседж, который она хочет сделать всеобщим. Второе сходство: и политик, и художник, если они хотят добиться своих целей, должны быть очень плохими христианами. Художник преодолевает табу, политик берет на себя неподобающую христианину ответственность. Но система ответственности - это и главное, что разделяет художника и политика. Художник находится в пространстве жеста, политик - поступка.

Критерии разные: у жеста - новизна, интересность, у поступка - польза. Но если говорить о молодой российской политике и молодом российском искусстве, то они пытаются делать набеги в зоны друг друга. Абсолютно артистичная и бесполезная политика и художники, которые пытаются совершать поступки.

- Кого вы имеете в виду?

- Ну, есть хрестоматийные случаи -Жириновский и Бренер, но этого много.

- Проханов - кто для вас?

- Проханов выбрал меня в качестве одной из негативных моделей в своем романе. Мне кажется, он совершает склейку, то есть наделяет жесты силой поступков.

- А Лимонов?

- Интересно. Есть еще одно сходство между художником и политиком - они оба выращивают свою судьбу. Есть люди, которые живут одну жизнь: они в школе писали стихи, закончили литинститут, стали писать публицистику, потом романы, стали писателями, потом известными писателями, потом классиками. И есть люди вроде меня, которые пытаются прожить несколько жизней. Лимонов реально попытался изменить свою судьбу. Мне кажется, ему это не очень удалось, и он безусловно остался художником. Но вопреки собственному желанию. Я-то человек нетворческий, в этом смысле мне проще. Мне кажется, что мне как раз удалось разделить эти сферы. Я не перемешивал ничего. Аналитическая дирекция Первого канала выстроена предельно антихудожественно. Это одна из самых прагматичных аналитических служб, которые существуют в стране.

- Вы как политтехнолог активно участвовали в выборах 1996 и 2000 годов. Почему вы вообще не участвуете в предстоящих выборах?

- Ну, когда ты находишься в позиции одного из руководителей Первого канала, ты не можешь заниматься чьими-то выборами. Первый канал - это площадка, на которой эти выборы происходят. Мы здесь скорее футбольное поле, чем команда игроков. Поэтому занимаешься всем и одновременно как бы ничем. Ну и потом не секрет, что публичная политика исчезает. Так получилось, что как только я вышел из ФЭПа (Фонда эффективной политики. - Прим. ред.), буквально через два дня Саша Любимов и Костя Эрнст предложили мне прийти на канал.

- Ваш уход из ФЭПа на Первый канал, то есть из публичной политики в теневую, - это результат разочарования публичной политикой или новая фаза политической деятельности?

- Сложно сказать. Я же все время, с 1986 года, как только ушел из института, в котором работал...

- Какого?

- Институт методов неразрушающего контроля. Моя жена Юля тоже там работала.

- Прекрасное название. А кем вы там работали?

- Научным сотрудником.

- То есть вы - специалист по методам неразрушающего контроля?

- Ультразвук, там, другие методы. Мы приборы делали. Так вот, я же с тех пор всегда работал как одиночка. Галерея, проекты всякие. Наступил момент, когда захотелось попробовать работать в большой структуре. Это интересно пока.

- И все-таки, это для вас уход от политики или политика в квадрате?

- Знаете, мне бы не хотелось на этом концентрироваться. Технолог - это такой человек, который должен сохранять свою тайну. Вся имеющаяся информация о моей деятельности либо исходит от клиентов, либо выдумки. У секретности информации, которую ты получаешь в ходе реализации проектов, нет срока давности, поэтому о содержательной части своей работы я стараюсь не распространяться. Что касается ухода, то этап, на котором я нахожусь, - это скорее возвращение к искусству, чем уход от чего-то. Ни от чего нельзя уйти. Я в своей жизни успешно сумел уйти только от занятий танцами. Даже техническое образование, которое я получил, - я от него тоже не ушел. В 1998 году - из-за дефолта появилось свободное время - я в шутку занялся Интернетом. Теперь у меня интернет-компания своя, я президент интернет-академии. Просто поскольку публичная политика сворачивается и как результат личного выбора, я сейчас больше времени трачу на галерею, чем на что-либо еще.

- После бума конца 80-х - начала 90-х Россия перестала быть модной в мире. Как вы думаете, ситуация меняется?

- Механизм моды таков, что если сегодня ты моден, то завтра - немоден. Поэтому раньше чем лет через тридцать, Россия снова модной стать не может. Мы сейчас интересны миру в двух аспектах: там, где нам удается быть европейцами, но с собственным содержанием, и там, где мы показываем собственную инаковость - как "Синие носы" сейчас, как в свое время Кулик.

- Вернемся к вашей карьере. Чем конкретно вы занимаетесь на Первом канале?

- Вы знаете, сейчас, в контексте предвыборной кампании, не хочется об этом говорить. Я отвечаю за все политическое вещание, за все взаимоотношения с политическими партиями и Администрацией Президента.

- Какого типа решения принимаете лично вы?

- Я хочу, чтобы вы меня поняли. Лучше этот момент обходить. У нас есть несколько аспектов. Первый аспект, что вообще за все ответственен Костя Эрнст. Он все решения принимает сам. Во-вторых, та работа, которую я там провожу, - две дирекции, аналитическая и интернет-дирекция и один департамент по спецпроектам, которыми я руковожу, -этого не хотелось бы касаться, потому что придется очень сильно увиливать. Если в искусстве известность помогает галеристу, то в политике технологу известность мешает. Когда ты слишком известен, ты становишься профнепригоден. Тебя используют как инструмент. Например, Зюганов, с которым у меня в непредвыборной жизни вполне себе нормальные отношения, сейчас постоянно использует мою фамилию в качестве жупела в своих выступлениях перед избирателями. Скажем так, что я человек нетелевизионный - человек рассуждающий. Который может, начиная, и не знать, к чему эти рассуждения приведут. Больше мне говорить некорректно.

- Вас не пугает, когда вы наедине с собой, что вы начинали как галерист в оппозиции, прошли через хоть и оппозиционные, но все-таки властные структуры, сотрудничая с СПС, и оказались в конце концов одним из руководителей гигантской корпорации, принадлежащей власти?

- Не пугает - тревожит. Я думаю об этом. Хотя до сегодняшнего момента не было ни одного художественного жеста, от которого бы я отказался из страха, что он повредит моей карьере. Если что-то меня не устраивает в ситуации, так это то, что искусство и политика становятся оппонентами. И это, конечно, одна из главных сложностей. Те точки, где искусство и политика встречаются, - например, "Идущие вместе", сжигающие книжки Сорокина, угрозы физической расправы над художником Тер-Оганьяном, письмо Михалкова против художественной выставки - их становится много. Если станет слишком много, придется выбирать. Но время у меня еще есть.

- Как я понимаю, ваш выбор - искусство...

- Да, конечно.

- Сами-то вы смотрите телевизор?

- Я смотрю только то, что мне положено. Для меня с 1998 года в качестве источника информации ничего, кроме Интернета, не существует. Даже газеты. Как только наступает полночь, самое позднее в полпервого, я читаю завтрашние газеты через Интернет; у нас своя специальная база. У меня на канале в кабинете четыре телевизора, и, соответственно, я смотрю новости четырех каналов: Первого, России, НТВ и ТВЦ. Причем так как все новости я уже знаю, то очень интересно - ты смотришь уже не новости, а позиции. Только так можно выстроить реальную политическую картину. Каждый понедельник я должен представить каналу картину следующей недели. Что будет. Как всегда на телевидении, своевременность тут важнее полноты. В десять утра службы Первого уже получают наш продукт. Приходится быть чуть-чуть впереди.


*********


Константин Агунович комментирует:
"Новый отсчет. Цифровая Россия вместе с Sony"
ЦДХ, залы 16-18, 21 декабря 2003 года - 11 января 2004 года

Кирилл Асс. Loading Image, 2003, холст, масло
Новая эстетика, новые навыки, новые шутки и анекдоты - в конце концов это еще один повод для старого разговора: про смысл искусства, структуру картины, исток художественного творения и проч. и проч.

Георгий Пузенков. Big Black Pixel, 1995, холст, акрил, песок
Можно заигрывать на два фронта, приживать на два дома, потихоньку покрадывать, постоянно изменять. Можно даже виртуальной пыли придать товарный вид. Если цифровое искусство - это смерть оригинала, поп-арт ему - дядя

Алексей Шульгин. Реальная виртуальность, 2003, медиаперформанс
Авторы "Нового отсчета" стремятся обобщать, но самым символическим кажется произведение, просто передающее реальность, как в XIX веке: от конкретного к абстрактному через виртуальный шлем, позволяющий видеть действительность в цифре, как героям "Матрицы"

Илья Чичкан. Красная шапочка, 2002, фотография
Пока киевлянин Чичкан интересуется фантастикой и фантазмами, сказочные персонажи продолжают круговерть некой игры в замкнутом пространстве - будто затянутом математической сеткой

"Синий суп" (Алексей Добров, Даниил Лебедев, Александр Лобанов). Без названия, 1989, 3-D-графика, лайтбокс
За китчухой на стекле - помаргивающая и потрескивающая лампа дневного света, представляющая китч буквально в ином свете. В отличие от коротких, почти абсурдных и гомерически смешных клипов, где сталкивались сюжетное насилие и добродушный интерфейс, этот объект "Синего супа" - о смыслопорождающих помехах

АЕС+Ф (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский, Владимир Фридкес). Action Half Life. Эпизод второй, 2003, струйная печать на холсте
Принципы плакатного фотомонтажа - пропаганда это, порно или пародия - не менялись после конструктивистов

Гор Чахал. Моя земля, 2003, мультимедиа
Как ни парадоксально, и в цифре художник Чахал умеет ценить фактуру: на иллюстрации - проект коврового покрытия

Гор Чахал. Извержения, 2003, мультимедийный принт
Чахал лепит фигурки, снимает их много раз поляроидом, обрабатывает негативы, чтобы темное было светящимся, и называет выставку "Радость" или "Любовь".
Зрелище "Извержений" - радость попроще. Цифр всего четыре.



8.12.2003 |  Михаил Брашинский,
Афиша

версия для печати
 







Главная | Контакты | Поиск | Дневник М. Гельмана



copyright © 1998–2024 guelman.ru
e-mail: gallery@guelman.ru
сопровождение  NOC Service




    Rambler's Top100   Яндекс цитирования