Guelman.Ru
Современное искусство в сети

Перформанс сегодня делают политики


- Думаю, что дискуссия по поводу того, что такое духовность, зашла в России в некую предельную ситуацию, так как большинство людей хочет вернуться в прошлое. Любые слова, написанные ижицей, серебряная ложка, на которой есть патина времени, вызывают ощущение благородства; кирпич, которому двести лет это уже искусство, уже духовность. А для современного искусства духовное это, наоборот, поиск, это всегда нечто новое, потому что тот художник, который замирает на месте, оказывается бездуховным. Наше общество живет в ситуации постоянной дилеммы, когда одна его часть хочет, чтобы все застыло, а другая чтобы все двигалось. Не дай Бог, одна из этих партий партия будущего или партия прошлого победит. К сожалению, ситуация сейчас в России такая, что вроде бы партия прошлого взяла верх. Прежде всего это касается политики. Ее представители, когда говорят о будущем, всегда имеют в виду какойто вариант прошлого. Монархисты мечтают о стопятидесятилетнем прошлом, другие, например коммунисты, говорят о прошлом пятидесятилетней давности, о том, что это есть наше будущее. А художник он изначально помещен в некую ситуацию будущего, потому что он не копиист и в прошлом может быть только исследователем, а в будущем творцом. Поэтому художник оказался сегодня проигравшим. Но даже при таком раскладе общество, если оно развитое, могло бы относиться правильно к проигравшим, понимая, что мы нуждаемся в маргиналах, аутсайдерах, которые проверяют наши устои на прочность, которые так или иначе фиксируют все те проблемы, которые у нас есть и которых мы, может быть, не видим. Скандал с Авдеем ТерОганьяном начался именно тогда, когда возник альянс коммунистов и Православной Церкви, когда Зюганов говорил православным: "...но ведь, раз Ленин победил в свое время, значит, это было угодно Богу". ТерОганьян сделал свой проект "Безбожник", просто чтобы напомнить о том, что коммунисты разрушали церкви, он, условно говоря, выступил как персонаж снимаемого нами фильма о тех временах...

- А вам не кажется, что названная вами ситуация "проигрыша художника" связана с тем, что стратегия провокации, которую мы видим сегодня, остановилась на уровне 90х и с точки зрения художественной формы несколько устарела?

- Ну я бы так сказал: провокация была всегда. Художник всегда провоцировал, он мог на холсте нарисовать обнаженную и выставить ее в приличном месте, в салоне. Как Мане со своей "Олимпией". В этом смысле провокация не имеетотношения к 90м, ее инструментарий не оченьто изменился. Но если говорить об акционизме, который был в 70е годы в Европе, а в 90е в России, то он не был собственно провокацией. Ведь здесь уже не художники выступают акционистами, а, например, "Идущие вместе", которые проводят акцию по сожжению книг Сорокина. И этостановится перформансом, а Сорокинто как раз вполне традиционно складывает буковки, а эти буковки потом складываются в книжку. То есть, наоборот, можно говорить о том, что после отхода художников от акционизма он стал элементом перформанса, который делают не художники, а политики.

- А какова на сегодняшний момент целевая аудитория подобного радикального искусства?

- Безусловно, это молодые люди, обращенные в будущее, в которых застывающее прошлое вселяет ужас. И вторая группа это те, кого пугает мракобесие, становящееся доминирующей силой в России. Понятно, что существуют люди, которым не нравится ТерОганьян или Сорокин, но писать письма начальству по поводу того, что мне не нравится, как написана книга или картина, это уже слишком. Фронт защиты современного искусства должен быть шире собственно искусства, потому что художники и писатели как наиболее остро реагирующие на сегодняшнюю ситуацию оказались первыми, а с ними справятся глядишь, возьмутсяи за рекламщиков, за телевизионщиков, за журналистов и так далее.

- Не тяготит ли вас на сегодняшний момент то, что Гельмангалерист ассоциируется именно с подобным искусством? Как, например, произошло с Куликом. Типичный случай зависимости от своего бренда: он уже много лет не занимается проектом "человексобака" и тем не менее большинство людей воспринимают его именно так.

- Дело в том, что до 96-го года я делал все, чтобы галерист Гельман был единой системой. И мне это вроде бы удалось. А с 1996го наоборот, занимался ее разрушением, потому что и то хорошо, и другое хорошо, а проблема бренда на самом деле только в том, что он постоянно загоняет человека в себя. Поэтому сегодня, когда моя деятельность гораздо шире, чем деятельность галериста, я все равно имею две галереи: в Москве и в Киеве. Там есть директора, которые всем руководят, и, честно говоря, до ситуации с Авдеем, когда я вдруг действительно испугался, что современное искусство превращается в общественный жупел, я несколько отдалился от галереи. И вдруг увидел, что по одну сторону стоят какието достаточно мощные, сильные фигуры, например Проханов или Михалков, а по другую такие слабые и боящиеся художники, как Авдей ТерОганьян или Сорокин, ведь они действительно испугались и уехали. Я их не осуждаю, но считаю, что надо было довести дело до суда. Ведь в итоге он должен был принятьтаки решение и стать площадкой, на которой можно открыто объясниться. И поэтому сейчас я считаю, что мне неправильно было бы отдаляться от искусства, совсем забыть галерею и заниматься телевидением и другими своими делами.

- Когда вы только начинали работать с тем же Бренером или Куликом, существовал ли в обществе спрос на подобное искусство или вы его сформировали своей деятельностью?

- Я никогда не занимался маркетингом и изучением спроса. Мы действовали и создавали его. Условно говоря, в 90-е годы понятие современного искусства в России было сформировано нами. Но ни одна выставка не делалась в галерее, исходя из того, будет это продаваться или нет, притом что галерея была самой успешной в коммерческом плане.

- Но при этом именно вы во многом сформировали ситуацию в нашей художественной жизни, когда искусство мощно сращено с PR.

- Мы не занимались пиаром. У нас была эстетика "участия в жизни". Это термин американский, введенный идеологом искусства, критиком С.Габлик, которая вначале применила его по отношению к американским феминисткам. Наша идея была в том, что в интернациональной конкуренции художественных программ должны быть видны успехи русской программы. Они могли быть только при условии взаимодействия с социумом, потому что все, что касается формальных открытий, технологий и прочего, было у нас куда более отсталым. А энергетика социальной жизни это та сфера, в которой мы могли вполне конкурировать с художественной жизнью Германии или там Англии. Это была философия прорыва.

- Каковы тенденции развития этой ситуации сегодня?

- Основная проблема невозможность радикального жеста после 11 сентября. Этот кризис переживает сегодня все художественное сообщество. Вторая проблема заключается в постоянно происходящем захвате территории в искусстве: композиция, красота, подражание жизни все эти задачи, которые когдато стояли перед искусством изобразительным и решались исключительно его средствами, теперь отбираются у него кино, дизайном и т.д. Искусству фактически осталась одна очень важная задача определять границы между искусством и неискусством. Собственно говоря, мы для себя сформулировали кредо так: галерея Гельмана будет заниматься сейчас только проектами, которые пытаются описать эту границу искусства. Это то, что нам интересно. Другой вопрос: достаточно ли будет художественного материала, чтобы все это реализовать. В этом смысле для нас как раз дороги и ранний Кулик, и ТерОганьян, и последняя выставка. То есть те, кто и для себя, и для общества решает проблему, что есть искусство, а что нет.


полный адрес материала : http://old.guelman.ru/artists/mg/performance/