Guelman.Ru
Современное искусство в сети


"Мой первый большой успех был связан с украинским искусством": интервью с Маратом Гельманом


Гельман - личность настолько же противоречивая, насколько и символичная. Среди современных художников и критиков Москвы, равно как и других крупных центров СНГ, можно собрать поровну мнений как за, так и против того, что он делает. Одним из первых в СССР наладив своего рода выставочный конвейер для произведений актуального искусства, Гельман стал широко известен, в том числе и за рубежом как своего рода авторитет современного арт-бизнеса, а галерея Гельмана, соответственно, - как место открытия новых нонконформистских дарований. Сегодня, даже при относительном благополучии и конкурентоспособности современного искусства в Москве, практически все начинания Гельмана - будь то новые вернисажи, интерактивные и виртуальные проекты, деятельность на общественном поприще - получают серьезный резонанс. Пребывание Марата Александровича в Киеве было прекрасной возможностью задать ему несколько вопросов, которой "День" постарался воспользоваться.

- Как вы стали тем, кем стали?

- У меня несколько судеб. Закончил технический вуз, в основном, для того, чтобы не идти в армию, но при этом всегда интересовался искусством; в студенчестве работал в театрах, ведь отец - драматург... В 1985 году, как только перестали сажать за тунеядство, я ушел с государственной службы. Когда появились первые деньги, сразу начал собирать коллекцию, помогал художникам организовывать выставки. Первый большой успех был связан с украинским искусством: выставка "Южнорусская волна" заявила свободную генерацию художников. Южнорусские - потому что у них было другое качество - особенная витальность, реабилитации живописи, в пику московской концептуальной школе, которая был тогда мейнстримом. С этой выставкой по миру поездил, а в 1990 году открыл галерею.

- Насколько над вами довлел авторитет отца?

- С 13 до 18 лет пытался писать, и это очень сильно угнетало, было главной жизненной проблемой. Он человек ироничный, подсмеивался над моими попытками. Даже если кому-то нравилось, брали публиковать, он говорил: "...они всякую чепуху публикуют, вот и твою взяли". Всегда меня провоцировал в этом смысле. Когда я открывал галерею, говорил: "Зачем тебе галерея, есть Союз художников, там люди профессионально занимаются выставками, а ты?" Когда галерея стала успешной и я затеял при ней издательство, он говорил: "Зачем тебе это, есть столько профессиональных издателей, у тебя и в галерее получается?" Вот такие были у нас отношения.

- Проверял он вас...

- Да, провоцировал. У меня уже два сына - 18 и 19 лет, и я тоже критически отношусь к ним. По-моему, это лучший способ управлять амбициями.

- Каково сейчас быть галеристом?

- В России это особая работа. Если у моих коллег в Европе и Америке главная задача - убедить, что художники, которых они выставляют, лучше, чем те художники, которых выставляют другие, то в России галерист - это человек, который должен объяснить, что такое вообще искусство, зачем его собирать, почему современное искусство так непохоже на то, что клиенты видели в учебниках, в детстве. Также галерейщик - это посредник между творческим человеком и бизнесом, он адаптирует художника к реальной жизни и реальную жизнь к искусству. Наконец, Россия - страна, которая всегда хочет в прошлое. Когда спрашиваешь - какое вы хотите будущее, то большинство называет один из вариантов прошлого. Демократы опять хотят перестройку, коммунисты - 30-летнее, а монархисты - 100-летнее прошлое, но все смотрят назад. Современное искусство - чуть ли единственная сфера жизни, запрограммированная на поиски нового. Поэтому важная социальная роль галереи в стране, которая хочет в прошлое, - сохранять аудиторию, готовую идти в будущее. Плюс небанальная задачка - зарабатывать деньги для себя и художника.

- Одним словом, неблагодарная роль. Трения с художниками часто случаются?

- У нас в галерее есть для сотрудников табличка - "художник всегда прав", в том смысле, что художник - божий человек, и даже если он неправ, общество будет на его стороне. Если мы подписываем эксклюзивные контракты, а художники их нарушают, мы смотрим на это снисходительно. То есть, подписывая такой контракт, мы знаем, что художник будет его нарушать, и надо относиться к этому не как к юридической силе. Однако конфликтов в последние годы нет. Сейчас художники, с которыми мы работаем, - это те, кого мы сделали в свое время. Если же это молодые, они счастливы, что попали в эту галерею, и стараются очень корректно соблюдать все условия.

- Как, по-вашему, выглядит сегодняшняя украинская арт-среда?

- Я только начинаю знакомиться. Исторически сложилось так, что мы постоянно работали с украинцами. Работали с погибшим Олегом Голосием, с Гнилицким, с Ройтбурдом, с Арсеном Савадовым - одним из лучших художников не только в вашей стране, но и на всем постсоветском пространстве, с Олегом Тистолом, с Бобом Михайловым и Пашей Маковым из Харькова. По крайней мере, украинцы, кто в мире известен, в основном проходили через галерею Гельмана. А что касается молодого поколения, - будем смотреть.

- Обратимся к более печальным реалиям. Вы, насколько мне известно, участвовали в комиссии, когда в Москве строились эти церетелевские шедевры. Как, исходя из вашего опыта, выглядит то, что соорудили недавно у нас в Киеве?

- Мы поднимали большой "хай", но, к сожалению, комиссия появилась уже тогда, когда все было построено. Я абсолютно уверен, что часть из художеств Лужкова, когда он уйдет, все-таки уберут. Но Манежную площадь уже не вернуть, она непоправимо испорчена, а это преступление против исторического облика города. К сожалению, в Москве отношения искусства и властей строятся по принципу фаворитизма, как в средневековье, то есть - существует придворный художник, а раз он придворный, то художником является фактически сам мэр. И это приводит, конечно, к чудовищным вещам. Вообще плохо, когда вкус чиновника хоть как- то влияет на то, что строится в городе. Здесь у вас, как я понял, придворных художников вроде нет, но общественность от принятия решений была просто дистанцирована. Любому студенту-архитектору видно, насколько аляповато-непропорциональна эта ваша башня с дамой... Просто беда. У них есть всегда, конечно, один и тот же ответ - мол, народу нравится, но народу на самом деле все равно. Если бы было хорошо, народу бы тоже нравилось. И, с точки зрения истории, это не ответ. Сегодня народу нравится, завтра - нет. Есть облик города, губить его не стоит. В Москве мы добились того, что чиновники проявляют свои вкусы не в центре города. Есть окраины, вот если вам надо на кого-то потратить деньги, там, пожалуйста, экспериментируйте, воруйте, если так уж надо воровать. Город не губите.

- Вам действительно удалось...

- Я думаю, просто у нас процесс начался раньше. Здесь тоже найдется кто-то. Я много общался с коренными жителями Киева - они уязвлены этой ситуацией.

- Над какими проектами вы сейчас работаете?

- Мы делаем два проекта. Первый называется "Чечня". Он не о Чечне, а о боли в искусстве. В своей деятельности постоянно сталкиваешься со стереотипами, каким должно быть искусство. Но художник не обязан чему-то учить. Искусство - не лекарство, а боль, не обязательно оно должно быть добрым или красивым. "Чечня" - работы, связанные с трагедией. Там будут очень жесткие вещи. Другой проект - "В сторону Запада". Существует понятие вестернизации. Это, скорее, образ Запада, все время существующий в России, где очень много людей не видят реальной Европы. Соответственно, "В сторону Запада" - попытка показать такую вестернизацию в русском искусстве. Хотим также в течение сезона сделать несколько проектов в Киеве, чтобы обозначить свое присутствие в вашей столице.

- По какому принципу вы подбираете художников?

- Человек должен находиться в четырех контекстах. Первый - история искусства. Ему следует помнить, что до него уже были созданы миллионы произведений искусства, и должны быть какие-то основания для того, чтобы к этим миллионам прибавилось еще одно творение. Второе - он должен быть в контексте здесь и сейчас. Сегодня художественная среда - это мощный коммуникативный процесс, в котором надо владеть современными языками. Для меня также важно, что работа актуальна, четко фиксирует время, в которое она создана. И четвертое - мастер должен удерживать рамку собственного творчества, с одной стороны, не повторяться; с другой, - быть узнаваемым, развиваться, свое творчество выстраивать как некую стратегию. Сверху - талант, желание и умение много работать, и тогда такой художник наверняка попадет в галерею, мы с ним будем сотрудничать.

- Что такое арт-рынок на сегодня?

- Во всем мире сейчас происходит мощный слом этой машины. Арт-рынок - это огромная пирамида, заложенная несколько тысяч лет тому назад, она держится на понятии культурного фетишизма. Внутри человеческой культуры заложено убеждение, что оригинал стоит много, а копия не стоит ничего. Понятно, почему - тогда, несколько тысяч лет назад, копии действительно были плохие. А что происходит сейчас? Если у Пушкина действительно были рукописи, подлинники, то у Пелевина или Сорокина рукописей нет, все на компьютере. Исчезло понятие подлинника или копии, делаются принципиально тиражируемые вещи. Ценится имидж, а не тело. А вся культура построена на том, что самое главное - тело, оригинал. Недаром сейчас очень популярна фотография, принципиально тиражируемая, компьютерные принты, которые стоят недорого, охотно покупаются. Новое поколение гораздо сильнее интересуется искусством, чем мое, оно более активно ходит на вернисажи. И им трудно объяснить, почему надо платить за подлинник большие деньги, ведь гораздо легче купить тиражную вещь за небольшие. Думаю, весь этот рынок свалится именно за счет того, что дигитальная эра отменяет разницу между копией и оригиналом.

- Но это может ударить и по вас.

- Конечно. Но это не проблема. За тысячелетия в искусство вложено очень много денег, значит, 15 - 20 лет по инерции это будет как-то двигаться. А мы сейчас оперативно развиваем другие направления. Лучшие проекты по искусству в Интернете в России принадлежат мне, мы понимаем, что там точно лежат деньги. То есть к тому моменту, когда оно грохнется, у нас будет готовый плацдарм.

- А для вас что такое Интернет?

- Это революционная вещь. Вот научились добывать огонь - бестелесный, вся жизнь изменилась. Интернет многое меняет в нашу пользу. В реальном мире главенствует не художник, а тот, кто имеет деньги, кто строит дом. А Интернете проект равен реализации. Художник строит виртуальные дома, в Сети его фигура гораздо важнее, чем в оффлайне. Мир меняется в нашу сторону. Но, с другой стороны, то, что произошло 11 сентября, напоминает, что существуют какие-то витальные вещи. Технологии не могут заменить волю. Посмотрите, что происходит. Вся европейская цивилизация построена на понимании ценности человеческой жизни для самого человека. Есть злодеи, есть хорошие люди, но своя жизнь ценна для всех. Исходя из этого, строится и система безопасности, и все остальное. И вдруг появляется воля, для которой собственная жизнь не имеет цены, и весь этот механизм разрушается. Поэтому Интернет многие вещи изменит, но он не отменит человеческую волю как главный инструмент создания и разрушения цивилизации. Надо хотеть, надо желать, надо понимать, что ты хочешь и чего ты желаешь. Это становится главным ресурсом развития.

- После отрочества не хотелось опять производить свой арт-продукт?

- Когда постоянно находишься среди художников, бывает охота. Тут еще важно понять - может, я это в начале упустил - галерист - это человек, который готов продвигать чужое "я", он готов спрятать свое эго. Потому хороших галеристов мало - очень мало людей, умеющих восхищаться другими. Собственные амбиции у меня в другой плоскости - семья, дети...

- Есть что-то, о чем вы сожалеете?

- О том, как проведено студенческое время - бездарно. Потом приходилось многое наверстывать. Например, идея о том, что ты когда-то выедешь за границу, казалась абсолютно нереальной, язык не учил, дарил учительнице цветы и коробку конфет, она ставила зачет, потом приходилось учиться заново. Еще какие-то вещи... А в основном жизнь удалась, надеюсь, еще несколько раз удастся.

- Если бы вы не занимались искусством, то чем бы занимались тогда?

- Еще занимаюсь медиа, коммуникациями - меня это интересует. Вообще я считаю, что развитие технологий приведет к тому, что скоро из дисциплин останутся только психология и социология, все остальное будет делом техники. Когда все автоматизировано, то важны общение с личностью и понимание психологии масс. Социология и психология - самое занимательное, что сегодня есть, может быть, этим займусь. А что касается досуга, в этом смысле у меня наступил коммунизм, потому что отсутствует разделение жизни на работу и досуг. Усталость снимаю подводной охотой, путешествиями, хотя последнее тоже как работа - делаю выставки по всему миру. Еще дети, два сына - серьезная проблема, требуют очень много внимания, вроде не работа, значит - досуг?!



полный адрес материала : http://old.guelman.ru/artists/mg/success/