Девять маленьких книжек для девяти зимних вечеров

Ну вот, декабрь заканчивается. Старинный приятель, внезапно взявшийся учить английский язык, решил выпендриться и прислал мне новогоднее поздравление на оном варварском наречии с забавной ошибкой: его вполне можно перевести как "счастливого нового уха!" Еще пришло письмо от Юли Миндер, в котором она сообщает, что Вести.Ру гуляют на каникулах до 10 января. Пишет: "Пожалуйста, примите во внимание, что статья, поставленная в пятницу, не будет обновляться 10 дней". Не знаю, кто как, а я сразу ссутулился под грузом ответственности. К тому, что мой текст порой мозолит глаза читателям три дня кряду, я уже худо-бедно привык. Но целых десять дней! За это время можно возненавидеть кого угодно...

Впрочем, я надеюсь, что вы будете проводить время не кликая по ссылкам, а придумаете какую-нибудь более нежную альтернативу. Вообще-то во время новогодних каникул люди, как правило, путешествуют, или валяются на своих любимых диванах с книжкой... или, ясное дело, пьянствуют. Некоторые гении даже успешно совмещают все эти занятия. Специально для них - перечень книг, которые хорошо бы взять с собой в дорогу (я сам - опытный путешественник, поэтому при составлении моей библиотечки для новогодних каникул в расчет принимался вес книг: все вместе весит не больше двух килограммов, а это вполне приемлемо). Тем же, кто остается дома, можно сказать, повезло: таскать за собой ничего не нужно, а удовольствие абсолютно то же.

1 января. Просыпаемся поздно, голова, скорее всего, квадратная. В таком состоянии лучше всего в двести восемьдесят шестой раз перечитать "Рассказы Ляо Чжая о чудесах" (мне как раз давеча подарили покетбук, изданный в "Азбуке", заклеив название этикеткой с символической надписью: "Отчет о проделанной работе за октябрь - декабрь 1999 года"). Открываем книгу на первой попавшейся странице и читаем:
"Кое-кто видел, что у него на стенах висят несколько десятков таких кувшинов. В тех, горла которых заткнуты, сидят лисицы. Говорили также, что он выпускает их поочередно, для того, чтобы они выходили и делали бесовские наваждения. Это ему дает доход, когда его приглашают для ворожбы, и он держит их, как дорогой товар."
... и так далее. Действует гораздо эффективнее, чем рассол, аспирин и томатный сок. Проверено в юности на собственном железном организме.

2 января. Поутру, забившись в уютное кресло в комнате с опущенными шторами (или в шезлонге на пляже, но обязательно в темных очках) читаем Пелема Вудхауса. Вообще-то, можно смело брать любую книгу Вудхауса, открывать на первом попавшемся месте и спокойненько приникать к живительному тексту, но у меня для такого случая припасен "Псимт-журналист" - миниатюрное, легонькое как перышко карманное счастье от издательства "Текст".
"Великие люди редко тратят время зря. Мистер Костон, наклонившись к мистеру Доусону, тут же укусил его за щеку. Мистер Доусон взвился со стула. В возбуждении он не только не вытащил свой шпалер, а попросту забыл про него и, схватив кружку, в которой плескался последний глоток пива, энергично опустил ее на голову мистера Костона, но та, будучи из крепкого дуба, только ответила гулким звуком и осталась целой."
Это, конечно, не "Дживз и Вустер", но тоже весьма способствует примирению с внешним миром. А когда Псмит спрашивает своих коллег "не удалитесь ли вы стройными рядами?" - реальность окончательно приобретает милые сердцу очертания.

3 января. Поскольку к этому моменту мир уже окончательно "сдвинулся", самое время открыть книгу, которая называется "Злой дух Пука, добрая фея, царь Свиини, я и мой дядя". Автор - Брайен О'Нуаллайн (наверняка, прямой потомок Кухулина: судя по моим первым впечатлениям от книги, ее писал человек с семью зрачками - это минимум!) Роману предпослан эпиграф на древнегреческом, каковой гласит: "Так удивимся же друг другу!" Я только-только начал читать это чудо; надеюсь, мои впечатления через некоторое время начнут поддаваться вербализации, и тогда мы непременно вернемся к Брайену О'Нуаллайну. Пока же отделаюсь цитатой:
"Пукка-Злой-Дух Мак Феллими подчиняет Орликка своей власти благодаря тому, что показывает исключительные способности к карточной игре, приводит его к себе в хижину в глубине елового леса и убеждает Орликка оставаться там и жить в качестве Г.О.С.П. (Гостя, Оплачивающего Свое Проживание) в течение не менее полугода; в тот период времени, что Орликк пребывает в хижине Пуки, в сердце Орликка посеяны Пуккой семена зла, бунта и протеста, non-serviam. А тем временем
Треллис, едва не постоянно находящийся в коматозном состоянии, называемом наркотическими средствами, даваемыми ему Шанахэном, почти не продвигается вперед в создании своего романа, и в результате это приводит к тому, что
Джон Мехоключ может предаваться почти безо всяких перерывов супружескому счастью со своей женой (Мехоключихой), в то время, как
господа Ламонт и Шанахэн продолжают вести беспутную, хотя и колоритную жизнь. А теперь можете читать дальше."

Можем. Я бы даже сказал, нужем.

4 января.
"Сон или явь?
Трепетание зажатой в горсти
Бабочки..."

Читаем хайку японского художника Ёсы Бусона; читаем, как пьют хороший чай: медленно, не спеша, не намереваясь залпом прочитать всю книгу. После десятка-другого трехстиший можно перейти к прозе и узнать, что:
Особенно же удручают ночи в исходе года, словами не выразишь, сколь они тягостны: люди бродят по улицам, стуча в чужие ворота, громко кричат, бранятся, носятся, почти не касаясь земли ногами, ужасно! И как мне, недостойному, вырваться из этих пыльных пределов мирской тщеты? "Вот и старый кончается год, а на мне дорожная шляпа и сандалии на ногах."
Потом возвращаемся к трехстишиям и случайно находим:
"Красная слива.
Опавших цветов огоньки
В конском навозе."

... после чего можно предаться возвышенной грусти, плавно переходящей в здоровую самоиронию.

5 января. Говард Филлипс Лавкрафт. Я всегда недолюбливал этого великолепного автора: его рассказы, чудовищные, как ветхозаветные сюжеты, имеют странное, почти непреодолимое, пагубное влияние на мое настроение. Этой зимой я "возлюбил" его, как курортник Гессе в свое время "возлюбил голландца". Теперь перечитываю - с наслаждением вместо раздражения. К слову сказать, Лавкрафт, как и Стивен Кинг - уроженец Новой Англии... ох, что-то все-таки неладно с этой частью североамериканской территории!
Дело кончилось тем, что я нашел в одном из рассказов Лавкрафта ("Тайна среднего пролета") своего однофамильца: "Поступило сообщение об исчезновении восемнадцатилетнего Сета Фрая, работавшего на ферме у Говарда Коула, расположенной к северу от Данвича. Последний раз его видели три дня назад, по пути из города на ферму".
Впрочем, я не удивлюсь, если каждый читатель рано или поздно внезапно обнаружит свою фамилию в текстах Лавкрафта. От этого автора я готов ожидать что угодно...

6 января. Резко меняем курс и беремся за Милана Кундеру, благо в серии "Азбука-классика" издается один его роман за другим. Сейчас я держу в руках "Вальс на прощание" (не то чтобы ранняя, но весьма давняя его вещь, законченная в самом начале семидесятых). Одна из самых страшных сцен романа, выписанная с умопомрачительной флегматичностью, вообще свойственной Кундере: старики в парке охотятся за собаками.
"У березы посреди газона носилась дворняжка. Один из стариков бросился к ней, и она, остановившись, недоуменно уставилась на него. Старик вытянул вперед шест, пытаясь накинуть на ее голову проволочную петлю. Но шест был длинным, старческие руки слабыми, и ему никак не удавалось поймать собаку. Проволочная петля неуверенно качалась над головой дворняжки, и та с любопытством следила за ней.
На помощь старику с другой стороны подбежал еще один, у которого руки были сильнее, и дворняжка в конце концов оказалась в проволочном ошейнике. Старик дернул шестом, проволока впилась в мохнатую шею, и собака завыла. Оба пенсионера рассмеялись и потащили ее по газону к припаркованным машинам.
<...>
Затем из кустарника вынырнула такса. Отец Ружены протянул к ней шест, но песик увернулся и бросился к мальчику. Он поднял его и прижал к груди. Но на помощь отцу Ружены прибежали другие старики и вырвали таксу из объятий мальчика. мальчик плакал, кричал, отбивался от стариков, но они скрутили ему руки и зажали рот, так как его крики привлекали внимание прохожих: те оглядывались, но боялись вмешаться".

7 января. В России празднуют Рождество. Хороший способ приблизиться к благодати, не сливаясь при этом в экстазе с государственной религией: открыть наугад "Дао Дэ Цзин" (из многочисленных известных мне переводов, которые порой отличаются так, словно сделаны с разных первоисточников, я предпочитаю версию Александра Кувшинова, увидевшую свет в 1992 году в новосибирском издательстве "ВИКО").
"В способности сносить тяготы заключен корень легкости.
В покое заключена основа движения.
Вот почему мудрый все время в пути
и он не пытается сбросить груз со своей повозки."

Это был мой "наугад". А свой следует обнаружить самостоятельно.

8 января. "Пространство измеряется временем. Прежний мир был шире нынешнего, и тем не менее Геродот отправился в путь за пять веков до рождения Христа". Это - начало предисловия Борхеса к "Истории" Геродота.
В текст этой книги следует погружаться с неторопливым удовольствием и некоторой осторожностью, как в сухой теплый песок на средиземноморском пляже. Занимательная и размеренно-монотонная одновременно "История" Геродота - лучший способ как следует отдохнуть от суматохи настоящего и от фантомных тревог о будущем. А заодно можно узнать кучу полезных вещей. Например, что:
"Порядок [ежедневных] занятий Амасис установил такой: ранним утром еще до времени, когда народ собирается на рынок, царь усердно разбирал дела, которые ему докладывали. Затем он пировал и легкомысленно и весело шутил со своими застольными друзьями."
С утра он делами занимался, видите ли! Я всегда говорил, что этот мир по нелепой случайности принадлежит невменяемым жаворонкам...

9 января. Завершаем каникулы мощным "прыжком лосося", в духе героев ирландских саг. Рекомендую вашему вниманию еще одного гениального ирландца по имени Флэнн О'Брайен. Его роман "А где же третий" - изысканный абсурд, хрупкая головоломка, которую каждый волен собрать по-своему.
"Безкрышные дома" имели стены с большим количеством дверей и окон, которые следовало постоянно держать широко распахнутыми; вместо крыш были оборудованы специальные надстройки, исключительно некрасивые и неуклюжие, на которых во время непогоды можно было натягивать брезент; при таком натянутом брезенте "дом" становился похожим на парусник, в свое время затонувший, а потом поднятый со дна и кособоко водруженный на кирпичный постамент.
На оной "безкрышной" ноте, я, пожалуй, могу наконец умолкнуть: за девятым января последует десятое, а к этому дню, скорее всего (если верстальщики "Вестей" не загуляют, а волнительная ашипка-2000 не возжелает стать ожившим мифом), появится мой новый обзор.