 | Guelman.Ru Современное искусство в сети |
ALTARE
Выставка посвящается моему покойному дяде, который жил, как умел и умер, как тряпка.
Это алтарь обездоленных и несчастных, невидимых, но наделенных господом возможностью выражаться.
Мой алтарь – это алтарь нищих духом и нищих телом. Это картина России, которой никогда не было.
Пахом
-----------------------
Диалог Пахома с Осмоловским
Сергей Пахомов: Привет, Толя, я Сережа Пахомов. Ты меня знаешь.
В детстве я посмотрел итальянский фильм про художника-маньяка, который всю дорогу там убивал каких-то девочек. У него был домашний алтарь, похожий на складень или шкафчик. И меня тогда это очень тронуло, во-первых, потому, что все буржуазное меня как любого советского мальчика влекло, а во-вторых, АЛТАРЬ... И этот неприятный человек, этот маньяк приходил домой, хотя возможно я сейчас что-то домысливаю, и раскрывал свой складень, лишенный конфессиального смысла, но наполненный именно алтарным традиционным смыслом поклонения. Так вот, я хочу поговорить об этом.
Скажи, что является алтарем для тебя?
Анатолий Осмоловский: Привет, Сережа! Это серьезная тема. Мне кажется, у алтаря есть определенная форма, а вот наполнение может быть разным. И современные художники последние лет пять-семь как раз на эту тему активно размышляют. Поэтому твоя работа мне представляется очень интересной. Прежде всего, интересна позиция юродивого, безумца. Позиция родом из девяностых, да ты ведь и сам – человек из девяностых.
СП: Конечно. Преемственность для меня очень важна.
АО: И заметь, звучит эта актуальная тема не только в художественной, но и в обычной жизни вокруг нас. В России происходит некая актуализация церкви, каких-то церковных ритуалов. Миллионы стоят в очереди к поясу богородицы. Люди тянутся к духовному, правда, понимают они под духовностью только религию и ритуалы. Но я сейчас не собираюсь это обсуждать или критиковать...
СП:...и может быть, даже тянутся к таким таинствам как смерть...
АО: Подожди, я свою позицию высказываю, сейчас закончу, и ты добавишь. В этом смысле художники, чувствующие художники не могут на это не реагировать. Я тоже делал подобного рода работы и делаю, и размышляю на эту тему... И у меня даже есть своя гипотеза, что существует некая субверсивная атмосфера, на которую мы, с одной стороны, вынуждены реагировать, а с другой стороны, нам на нее интересно реагировать.
Ну вот, и в этом смысле мне очень интересно будет посмотреть, что ты сделаешь, потому что у тебя своя собственная очень оригинальная позиция. Бескомпромиссная. Ты даже начал наш разговор с жесткого, хардкоровского примера – с маньяка. Поэтому мне представляется в высшей степени интересным посмотреть, чем ты эту форму наполнишь.
СП: Я бы хотел отказаться от пересмешничанья. Потому что все направления в искусстве уже давно питаются друг другом, давно друг друга обезличили. Нет концептуализма, абстракционизма, акционизма. Есть единое информационное поле, поэтому я опираюсь на то единственное, что знаю сам. И знаю абсолютно точно. На собственные воспоминания, ощущения, чувства... Вот у меня был дядя покойный. Дядя Жёня. Алкоголик и поэт. Действительно алтарный человек. Сейчас я это понимаю. Он меня встречал на Шаболовке в своей комнате в коммуналке, держа в руках сковородку с картошкой, по которой ползали тараканы...
АО:... а почему они по ней ползали?
СП: Ну, потому что он не мог уделить достаточно внимания быту... Не получалось у него. Он был такой сгорбленный немножко, но при этом величественный. Настоящий поэт. А потом он скончался при странных обстоятельствах. Женился под давлением на какой-то чеченской девушке, на следующий день его, разумеется, нашли мертвым в его же собственном дворе, и еще через день после свадьбы он уже лежал в морге 62 больницы. Ну, то есть попросту отжали комнату... И мой алтарь, одна из его частей или даже скелетон этого алтаря – и есть судьба такого дяди Жёни, моего дяди Жёни.
Или вот еще картонки, с которыми люди стоят в метро, на вокзалах: "Я бывший профессор... Одна рощу сына... Родился я в Покрышкино..." Я вижу в этом шизоидную географию и пульсацию графики. Графики тонкой, рукодельной, ты вспомни, каким шрифтом, каким почерком эти таблички написаны. И вешают их на грудь, как иконы. В общем, мне захотелось сделать не алтарь пересмешничества, а алтарь поклонения, алтарь понятия и принятия того, что ад уже наступил. Трагический алтарь...
АО:... драмы человеческой...
СП:... и тщеты.
АО: Да, тщеты. Это интересно. Он будет деревянным?
СП: Деревянным. Семь рядов (сакральная семерка) по двенадцать работ, выстроенных до потолка, там даже невозможно разглядеть, что наверху. Специально. Обычно в церквях размер увеличивается, чтобы можно снизу что-то увидеть. Ну, а я хочу таким образом обыграть тему масштаба в пластике культовых сооружений.
АО: А какого размера работы?
СП: Очень маленькие. 25х30 см. Восемьдесят четыре объекта. Семь линий: линия отказов, линия приказов, линия извне, линия снаружи. Какие-то странные формы, но, в то же время, точные и определяющие нашу жизнь, мою жизнь. По краям два стражника. Две деревянные большие скульптуры.
АО: Ты их сам сделал?
СП: Да.
АО: Вырезал из дерева?
СП: Да.
АО: Интересно.
СП: Стражники, потому что алтарь – это врата. Дверь между прошлым и будущим, между живительным и смертельным, между бытием и небытием.
АО: Мне кажется, только в православной традиции пространство за алтарем недоступно никому, кроме священника. Ни в католицизме такого нет, ни в Исламе, там вообще нет ничего скрытого. И мне кажется, что эта скрытая область...
СП:...ИСКУШАЕТ.
АО: да, да, да, ты у меня, как говорил Энди Уорхол, снял слова с языка. Искушает. Это место, где бушуют неясные энергии. С одной стороны, искушает, выступает в роли места тайны, божественного загадочного присутствия, а с другой, провоцирует в русском народе (и раньше и сейчас, если судить по последним событиям в Храме Христа Спасителя) чудовищные интенции. Ворваться туда, насрать, какие-то гадости сделать, вспомним, что в семнадцатом году происходило.
СП: Произвести тотальное кликушество. Кликушество, возведенное в родственника церковнослужения. Потому что юродство и кликушество – часть благостности.
АО: Оборотная сторона. Да, ворваться и что-то сделать совсем уж запредельное. Потому что ты стоишь перед этой тайной, заговорен этой тайной, ты перед ней преклоняешься и делаешь это так бесконечно долго, что возникает неудовлетворенность. Ты просишь у бога каких-то поблажек, даров, а он, как тебе кажется, не дает. Неудовлетворенность растет, копится, а потом превращается в непотребные действия. Это одна из черт русского характера. Где-то на дне всегда бродит неприятный, неподконтрольный, неприручаемый двойник...
И мне кажется, ты, Сережа, занимаешься тем, что этого двойника исследуешь. Это твоя позиция в культуре, когда ты снимаешься в фильмах Светланы Басковой или в других фильмах. К сожалению, в "Шапито-шоу" тебя было немного, но ты там создал необычайно интересный образ. Во-первых, архетипичный для тех южных мест, во-вторых, в традициях немого кинематографа, Чарли Чаплина. Ты в "Шапито" не так уж много и говоришь, но твои движения, жесты отсылают к немому кино. Твоя позиция выражается одновременно и в кинематографе, и в перформанс-арте (если говорить о московской сцене), и в изобразительном искусстве.
СП: То есть ты мог бы мне доверить такую тему, как алтарь?
АО: Абсолютно. Я считаю, что ты можешь ее решить необычайно оригинально, так, как никто не смог бы сделать. Это будет уникальная работа, и я ее жду с нескрываемым интересом.
полный адрес материала : http://old.guelman.ru/gallery/moscow/4f72f6177abd9/