| | Участники:
АЕС, Аксенов Павел,
Бренер Александр,
Гашунин Никита, Гутов Дмитрий, Диденко Татьяна, Журавлев Анатолий, Каминник Игорь, Комар и Меламид, Пикин Борис, Литвин Антон , Мамонов Богдан,
Мартынчики,
Овчинников Николай, Осмоловский Анатолий, Ригвава Гия, Ройтбурд Александр, Рева Михаил, Савадов и Сенченко, Сигутин Александр, Ситников Владимир,
Соломко Юрий, Савко Александр, Хоровский Юрий.
Программа "Конверсия" родилась на заре перестройки и тесно связана с верой в возможность модернизации Советского союза, не прибегая к радикальным экономическим и политическим шагам. Пристрастия к построению идеологических схем, оторванных от реальности, проявилось в случае с конверсией в полной мере. Популистская простота решений экономических проблем с помощью конверсии, использование ее в качестве довода международной политике, раскол общества на ее сторонников и противников, наконец провал в реализации программ - все это говорит о появлении очередной "великой утопии". Именно маргинальность конверсии и привлекает нас. Так, если законотворчество и борьба за власть, приватизация и процентные ставки имеют в обществе референтов в виде непосредственно заинтересованных лиц, то в случае с конверсией складывается впечатление, что никто в ней не нуждается. Проблема оставленная без общественной поддержки не взята на вооружение ни одной из политических сил. У нее есть горячие противники и нет страстных сторонников. Отсутствие прессинга со стороны граждан выносит эту проблему на перифирию социальной жизни. Парадоксальность мышления современного художника может выявить множество интерпретаций проблемы, придать ей актуальность, ввести в контекст мировозренческого диспута, обозначить исторические параллели ... Второй аспект - пластический. Военный стиль, дизайн, цвета, атрибутика, равно как и металл, брезент, сеть, масло - заманчивый материал для художника. Традиция устанавливать военные орудия на пьедестал родилась не столько из-за имперских амбиций, но ввиду монументальности боевой техники. Военные учения, переместившись в безопасное художественное пространство, стала перформенсом, канонада, записанная на сидихром, вытеснила тяжелый рок... Третий аспект связан с отказом современного искусства от роли идеологического оружия, подобное "разоружение" чревато потерей миссией искусства в обществе, и в данном контексте конверсия выступает конкурирующей программой разоружения, или "модернизации", а именно поискам новой социальной функции искусства.
Из каталога проекта:
Марат Гельман
ОБРАЩЕНИЕ
Заместителю Председателя Российского Комитета по 0боронным отраслям промышленности Янпольскому Г. Г.
Директору Всероссийского Института Межотраслевой Информации Алесенко В. В.
Уважаемые Геннадий Георгиевич и Владимир Владимирович,
Серия выставок, завершивших сезон 92 -93 г., по моему, достаточно убедительно показала, что обращение художника к социальной проблематике собственно и есть основная характеристика актуального искусства сегодняшней Москвы. Этот феномен можно рассматривать как стремление расширить аудиторию или попытку подключить к искусству энергию бурлящего социума, очередное антикризисное лекарство, придуманное в Нью-Йорке или искреннюю попытку "участия в жизни". Как бы то ни было, впервые не только профессиональная художественная критика, но и средства массовой информации: пресса, радио, телевидение, как в России, так и вне ее, живо откликнулась на выставки "Милосердие", "7 Съезду Народных Депутатов России посвящается", "Бегущая строка на ступенчатой пирамиде", "Война продолжается" "Ты бессилен", "Искусство как Власть или Власть как Искусство", "Поселение".
"Есть вполне реальная возможность того, что искусство вскоре изменится - причем так изменится, что это будет весьма удивительно. Складывается новое движение за "изменение парадигмы культуры". Эгоцентрический, релятивистский, циничный номад постмодерна подвергается ожесточенной критике. Моррис Берман в философии и Сьюзи Гэблик в художественной критике возглавляют движение за "холистическую парадигму", за "эстетику участия", и за превращение нашем вечно блуждающего среди теней, но вечно одиноком эго в нечто более здоровое и органичное. "Новая дружелюбность" к окружающему миру и взаимодействие с социумом, то есть подлинное участие в жизни на основе единственной сверхценности - идеи Вселенной и целостности Бытия - верю что нам всем, вероятно, вскоре придется осмыслять." - пишет Александр Якимович в статье "Отступаем вперед, или красная звезда с мужским признаком".
Взаимоотношение искусства и социума приобретает все более сложные очертания. Так, если до сих пор рефреном всех публикаций и разговоров была констатация отсталости общества, не желающем покупать искусство или спонсировать выставки, то сегодня актуализирован вопрос о миссии художника в обществе. Стало ясно, что либо художник и социум станут интересны, полезны, нужны друг другу, либо, при взаимном неудовольствии, останутся индефферентны. Можно, видимо, обобщить некоторые позиции художников и кураторов по отношению к новой реальности:
- как и во все времена, подстраивание к вкусам и потребностям массовой аудитории составляет в цифровом выражении подавляющую часть "культурпродукции". Это не только большие тиражи бульварной литературы, и китч на улицах, но и абсолютное "влипание" в заказчика, когда интересы отдельных социальных групп в сознании художника отождествляются с общественными;
- стойкая неприязнь к любому виду социальной активности, как следствие 70-летней вынужденной ангажированности государством (практически все статьи критикующие художников обратившихся к социальным проблемам, упоминают о "коммунистической родословной" подобных практик), которая постепенно сменяется поисками собственных "интересов", выработкой собственной, уникальной позиции сакральном обывателя, регистратора, а не глашатая. При этом с особой тщательностью регистрируются не сами феномены реальной жизни, а изменение самочувствия, им вызванные. Чем более конкретно воздействие социума, тем более рафинирован отклик;
- "поэт в России больше, чем поэт", что означает, с одной стороны, социальную функцию духовного лидера для человека искусства, с другой, трудно преодолимую дистанцию между жизнью и искусством. Вынуждаемый обстоятельствами выйти в социальное пространство художник, становится революционером ("Вскрой себе вены, докажи, что ты красный" В.Пименов) . Свою оторванность от социума, личный дискомфорт он воспринимает как нарушение социальной функции вообще и пытается изменить общество в меру своих представлений, а де-факто просто эстетизирует ультраправые(левые) силы (Э.Лимонов);
- появилась потребность в повышении статуса художника на политической арене. При этом осознана "специфика" художественного мышления и воздействия художественного жеста. Отсутствие общих терминов описания реальности, применяемых большей частью общества, приводит к невозможности коммуникаций. Обращение художника к архетипическим, то есть наиболее общим, способам представления окружающего возлагает на него ответственность за адекватное иллюстрирование точек зрения.
- Безопасность художественного пространства, дающая право на радикальные шаги, осознана обществом и используется для иллюстрации наиболее опасных результатов тот или иного социальном действия (фильмы и книги об атомной войне, о возвращении коммунизма, об экологических катастрофах). Здесь следует упомянуть "Официальное заявление N 2" Игоря Каминника. Художник из Одессы иллюстрирует споры между Россией и Украиной о разделе вооружений шокирующей фразой: "Я объявляю войну России", при этом в социальном пространстве ничего не происходит, разве что, еще более очевидной становится чудовищность новой военной доктрины Киева;
- темпы социальной жизни делают практически невозможной задачу своевременной рефлексии, также как и задачу де-харизмизации власть предержащих. По крайней мере, выставочная практика для подобных целей непригодна. Так, за время подготовки выставки "7 Съезду Народных Депутатов Посвящается" прошли внеочередные 8-ой и 9-ый. Переход к новым, более оперативным практикам (сегодня в газете - завтра в куплете) предполагает новые художественные технологии и, что более проблематично, новый социальный тип художника;
- основной проблемой для многих, исповедующих художественную стратегию "участия в жизни", остается сохранение статуса художника - достаточно высоком в России. Тех, кто готов не настаивать на принадлежности к искусству ( "Мы хотим сделать это, даже если этот жест не есть жест художника"),- мало. В этом контексте очень показательна наша выставка, которая в то же время является научно-исследовательской работой (НИР) Всероссийского Института Межотраслевой Информации, а результаты ее (в соответствии с договором) будут оформлены в виде отчета. Пафос активности Комара и Меламида в Москве (сколько бы критики не говорили о поисках утраченного текста) заключен в их обращении к Ельцину, что лишь с большой натяжкой можно назвать "художественным жестом".
Впрочем, политическая борьба, хоть и самая очевидная, но не самая глубокая проблема, отсюда и ее некоторая дидактичность, "нехудожественность".
Сегодня политика уже потеряла свою мировоззренческую сущность, и вместо борьбы "добра и зла", "свободы и рабства" мы наблюдаем борьбу за конкретные кресла, проценты налоговых ставок, кредиты и. т.д. Кроме того, стремясь играть в обществе особую роль и отчаявшись конкурировать с публицистикой, искусство тяготеет к более маргинальным формам общественной жизни.
Именно маргинальность конверсии и привлекает нас. Так, если законотворчество и борьба за власть, приватизация и процентные ставки имеют в обществе референтов в виде непосредственно заинтересованных лиц, то в случае с конверсией складывается впечатление, что никто в ней не нуждается. Проблема оставлена без общественной поддержки, не взята на вооружение ни одной из политических сил. У нее есть горячие противники и нет страстных сторонников. Отсутствие прессинга со стороны граждан выносит эту проблему на периферию социальной жизни. Парадоксальность мышления современном художника может выявить множество новых интерпретаций проблемы, придать ей актуальность, ввести в контекст мировоззренческого диспута, обозначить исторические параллели. Так, Антон Литвин сопровождает свою работу посвященную конверсии цитатой из Библии: "...И было умерших, которых умертвил он при смерти своей, более нежели сколько умертвил он в жизни своей". Уподобляя колосс оборонной промышленности Самсону, художник предостерегает общество от последствий ее разрушения. Являясь мощным источником интерпретаций "конверсия" позволит искусствоведам достойно продемонстрировать свой инструментарий, что в художественном мире конца ХХ века является очевидной составляющей успеха.
Уже сейчас можно сформулировать некоторые художественные аспекты конверсии.
Программа конверсии родилась на заре перестройки и тесно связана с верой в возможность модернизации Советского Союза, не прибегая к радикальным экономическим и политическим шагам. Пристрастие к построению идеологических схем, оторванных от реальности, проявилось в случае с конверсией в полной мере. Популистская простота решения экономических проблем с помощью конверсии, использование ее в качестве довода в международной политике, раскол общества на ее сторонников и противников, наконец, провал в реализации программы - все это говорит о появлении очередной "великой утопии". Очевидно, что являясь разрушительной силой в социальном пространстве, "утопия" необычайно креативна и более успешна в художественном ( в отличие от мировой революции, русский авангард завоевал весь мир ) . С другой стороны, к концу 20 века искусство вместе с прикладными ему формами (кино, реклама, дизайн, туризм) стало полноправной отраслью, фабрикой грез, а значит, появилась возможность реализовать утопии достаточно масштабно и, в то же время, без трагических последствий. (Интересно, что прагматизм пост утопического, пост структуралистского сознания приемлет "немножко утопии для здоровья", трансформируя ее в подобие социальной гимнастики. Так европейская цивилизация "употребила" восточные религиозные учения для правильного функционирования желудка).
Второй аспект - пластический. Военный стиль, дизайн, цвета, атрибутика, равно как и металл, брезент, сеть, масло - заманчивый материал для художника. Традиция устанавливать военные орудия на пьедесталы родилась не столько из-за имперских амбиций, но ввиду монументальности боевой техники. Ружья и сабли на стенах квартир всегда соперничали с картинами, великие музыканты использовали "голос пушек" для озвучивания своих творений. Военное обмундирование наравне с матрешками заполонило лотки уличных торговцев китчем. Позволив себе немного иронии, можно представить ситуацию, при которой целые военные заводы будут работать как фабрики сувениров, танки будут выпускаться для монументальных композиций на площадях, декоративные ружья и сабли использоваться модными дизайнерами для офисов. Военные учения, переместившись в безопасное художественное пространство, станут перфомансом, канонада, записанная на сидихром, вытеснит тяжелый рок. Армейские склады превратятся в реквизит, который будет выдаваться только членам творческих Союзов. Военные стратеги будут получать авторские гонорары у киношников и разработчиков компьютерных игр.
Использовав для произведения искусства реальное военное оборудование, художник совершает ритуал уничтожения зла. Подобная утилизация, при том, что холодная война кончилась без взаимного уничтожения оружия, будет равноценна сублимации нерастраченной энергии в чистую декоративность. Военный дизайн может неожиданно оказаться очень эффективной защитой от всеядности китча из-за прямо противоположных утилитарных установок. Так, если китч должен бросаться в глаза, то функция маскировочной ткани - сделать объект неприметным.
Третий аспект связан с отказом современного искусства от роли идеологическом оружия. Подобное "разоружение" чревато потерей миссии искусства в обществе, и в данном контексте "конверсия" выступает конкурирующей программой "разоружению", или "модернизации", а именно, поиском новой социальной функции искусства. Конверсия - как уход от ментальных перегрузок, как метафора состояния искусства, необычайно актуальна и может дать повод для новых дискуссий по фундаментальным вопросам художественной практики. Конверсия - как ответ на вопрос об отношении актуального искусства к традиции: не преемственность и не разрушение, а трансформация, цитация (использование в мирных целях).
Четвертый аспект связан со схожестью проблем, стоящих перед оборонной отраслью и искусством в России:
- в обеих сферах очень сильна постсоветская составляющая: "Столичность" искусства и тяготение армии к "единому командованию" в рамках бывши СССР. (Так, одесские художники в артистической Москве эквивалентны севастопольским морякам, идентифицирующих себя с Российской армией.);
- и Армия, и Искусство занимают ключевые позиции в пространстве русской духовности, однако, в отличие от других составляющих (религия, семья, традиции), ориентированы скорее по территориальному, чем по национальному признаку;
- оборонная промышленность рассматривается сегодня как набор возможностей, в то время как она, подобно искусству, есть радикальная функция, лежащая вне таких критериев, как возвратность средств, срок окупаемости и .т.п.
В заключение, следует, видимо признаться, что не владея материалом, мне было крайне сложно конкретизировать прагматическую выгоду нашего сотрудничества для Вашего ведомства. Очевидно одно - оборонная промышленность, будучи до сих пор закрытой, секретной суперфирмой и стремясь наладить коммуникационные каналы с обществом, не имеет для этого ни достаточного опыта (а точнее, имеет прямо противоположный опыт проходных, первых отделов, допусков), ни кадров. Привлечение интеллектуальных ресурсов современного искусства к подобной работе приведет к уменьшению трансакционных издержек, которые в нестабильном обществе есть величина более чем ощутимая.
С уважением,
Марат Гельман
Сергей Епихин и Андрей Ковалев
ХОЧЕШЬ МИРА - ПАРАБЕЛЛУМ
Гражданское Мужество, с которым Марат Гельман консолидирует атомизирован-ное артистическое тело вокруг костяка общезначимых и многозначительных категорий, вызывает несомненное уважение и потребность изучения заданной куратором проблемы и характера внутренних субъектно-обьектных отношений внутри нее.
Связь искусства и военно-промышленного комплекса стала очевидной в тот момент, когда захлебнулась гонка вооружений, пала Берлинская стена, похоронившая под собой постмодернизм. Мир эпохи гонки вооружений представлял собой разумное диалектическое единство антагонистических начал, выстроенное в точности по гегельянской рецептуре. Это гармоническое единство Запща и Востока фундировалось комплиментарной системой вооружений, где оружие массового поражения и военная техника обычного типа, блокируя друг друга, обеспечивали перспективы "вечною мира". На последних этапах великого миротворческом противостояния параноидальная слитность Правого и Левого полушарий (Восточном и Западного блоков) стала загрязняться инфильтратами шизофренических практик "международной разрядки". Бесконечные женевские переговоры бесконечных врагов были, в сущности, переходом от регулярных канонических баталий в стиле Клаузевица к партизанской тактике герильи и рельсовой войны на собственном семантическом пространстве. В эстетическом горизонте этому отвечал отказ от модернистского проективизма и переход к постмодернистским диверсиям. Постмодернизм в контексте зеркального двойника политического языка демонстрировал криминализованную и милитаризованную тезаурус.
Отягощенный травматическим опытом Освенцима, Хиросимы и Колымы, художник покинул пьедестал триумфатора и "опустил" сам себя в терпкий и мучительный мир предательства, обретя там доспехи тактика и стратега измены, отступничества и мастурбативных кощунств, сменившие позиционные войны модернизма, парадоксально приверженного к глубоко буржуазной и респектабельно-конструктивной риторике автономинаций.
Импрессионизм - консервация ретинальной памяти, кубизм - домостроительство и архитектоника, дадаизм -пубертатная тяга к социальной инициации, фовизм - доместикационная ностальгия. Здесь мы не говорим уже об очевидном филистерстве конструктивистов - производственников. В раннем русском авангарде футуристический анархизм был конвертирован в орден супрематической и конструктивистской фаланстеры. Желтая кофта романтического террориста Маяковского была в одночасье перелицована в униформенный от Кутюр Синей Блузы.
Точно также Лев Троцкий - выдвинувший исторический лозунг "Ни мира, ни войны", приведший к тотальной герилье, трикстерски обернулся ее душителем в роли Главкома РКК. Переход Маяковского и Троцкого - футуристов и большевиков от терроризма к конструктивизму - весьма показательный пример радикальной исторической конверсии. Переход от диверсии к конверсии, от пафоса к этосу обозначает ключевой пункт смены ранней и классической стадий высокого модернизма. Отметим, к случаю, что первым певцом партизанской войны был великий реформатор искусства граф Лев Николаевич Толстой, которого можно смело считать перспективным зеркалом постмодернистских контрреволюций. Обратный переход от конверсии к диверсии, от модернизма к постмодернизму, от конструкции к деконструкции сопровождался рецидивом партизанщины и девиации, что со всей очевидностью демонстрирует практика таких фигур перехода, как Джозеф Бойс, Энди Эорхолл и - добавим от себя - Илья Кабаков. Эти ересиархи высокого модернизма развязали героическую войну на автобанах и хайвеях энкратическогодискурса.
Всегда действуя на уже захваченной (и в этом смысле "чужой" территории) партизан и диверсант парализует действие языковых машин противника, вынуждая его к семиотической эвакуации из ключевых идеопарадигм. При этом шизофреник-террорист не имеет собственного языка и может только хаотизировать реквизированный язык своего энкратического антагониста. Поэтому партизан заведомо обречен и на викторию и на конфузию одновременно. В идеальном случае тело бомбиста сливается с плотью разорванного на клочки тирана. Но чаще всего дело террориста побеждает, и тогда он терпит фиаско, а усовершенствованный им язык реституируется народом и властью.
Эпический герой высокой трагедии интернируется рождественским фольклором и становится святочным злодеем. Глорифицированный подобным образом язык уже не поддается дальнейшим процедурам конвертации и диверсификации, цепенея музейным экспонатом. В качестве примера можно привести неисчислимые эскадрильи бойсов на документах и биеналле, но еще печальней судьба выживших ветеранов, зажатых между удушающей славой и стальной непроницаемостью новых энкратических практик. Посему столь парадоксально выглядела утилизация политических монументов Комаром и Меламидом, спровоцировавшая поток неуклюжих шпилек и уколов в тело поверженного, но тем более величественного колосса, Напомним, что исторический соцарт был первым поучительным и плодотворным опытом постмодернистской конверсии. Он открыто заявил "волю к власти" и использовал трофейную арматуру, добытую в арсенале тотального государства. В сегодняшней ситуации смазанных и призрачных стратегий, лишенных устойчивых иконографических манифестаций и представляющих собой объективации энкратического тела, все предыдущие практики теряют эффективность. И соцарт, который расшифровывал коды и механизмы монументального дискурса советской власти, занимаясь саркастической ретушью оригинала, и московский концептуализм, разработавший изощренную методику конспиративном побега, имели дело со статичным противником, избегающим полемики в эстетическом пространстве, предпочитающим асимметричные ответы политическом сыска.
С точки зрения исторической типологии современная ситуация парадоксально миоморфна своим декларативно отвергнутым историческим источникам. Россия продолжает оставаться гидропоническим питомником Великих Утопий, где удается воплотить даже принципиально невоплотимые теоретические конструкции типа утопии постмодернизма, всегда бежавшего от реализации своих эстетических доктрин в социальных контекстах. Удивительный бриколлаж самых экзотических дискурсов исполняет сегодня роль естественных кулис московской художественной сцены. Напомним, в качестве поучительном казуса, что наиболее корректным переводом судьбоносном слова "Перестройка" будет основополагающий термин тезауруса дерридаистской утопии - "деконструкция". Читая последние газеты, с патриотической гордостью узнаешь, что масштабы трансавангардистских аппроприаций, производимые нашими соотечественниками, достигли размеров, охватывающих добрую половину Ойкумены.
В этом смысле и политический дискурс, и социальная практика в сегодняшней России заведомо сильнее любом артистического языка, что характерно для революционных ситуаций и переломов исторических парадигм существования. Впрочем, на предыдущем революционном переломе и политика, и искусство в момент слома имели конгениальные языки. Теперь же регистрируется, скорее, негативная конгениальность эстетической и социальных практик - экзальтированно-невнятная музыка политики реферируется назойливо-нарциссической феней современного искусства. В стабильных ситуациях эстетический дискурс всегда сильнее энкратической речи.
В таких обществах тотальная идеология является собственно жизнью, и поэтому модернизм и постмодернизм можно рассматривать как формальные префигурации социалистического реализма, которые отражают жизнь (т.е. идеологию) в формах самой жизни. Сокровенная сила художника таится в возможностях социальном критицизма, который сегодня блокирован гомогенностью и дисперсностью языков объекта и субъекта эстетической рефлексии. Поэтому всегда актуальный призыв к художнику покинуть узилища субверсивных перверсий, конвертировав психодраму латентных нарциссических фрустраций в патетический жест социальном соучастия и интерсубьективном диалоге, выдвинутый Маратом Гельманом, в сегодняшней ситуации звучит столь же актуальным, сколь же и рискованным и для художников, и для куратора, и для аналитиков.
Покидая свои уютные укрытия - чердаки и полуподвалы - художник оказывается перед диллемой - отражать ли ему социаль-ную действительность как нежданного агрессора или же рефлектировать оную в качестве амальгамы аристотелианско-ленинского заказа. В этом случае сам он окажется неким зазеркальем, виртуальным дубликатом хаотической социальности.
Более того, поскольку язик политики сегодня выступает равноправным и весьма успешным конкурентом артистической практики, то художника, вступившего на путь миметической дубликации может постигнуть досщная потеря статуса. И ВПК обернется не только тематическим интендантом, но возмнится в результате до корпоративном субъекта речи, для котором апликативная артистическая продукция превратится в обьект художественном отражения и социальной критики.
Произведя в уме эту провокативную гносеологическую инверсию, авторы настощего сочинения ужаснулись открывшейся перспективе манипуляций военной инженерии в области художественных инициатив. Одно лишь обстоятельство утешило нас: в проекте КОНВЕРСИЯ встретились деидеологизировавшиеся институции, настроенные на весьма очевидные прагматические цели. Военно-промышленный комплекс, чувствующий се-бя неуютно под огнем тенденциозной (и, в сущности, глубоко мифологической) критики, находит необходимым рекамуфлировать свой фасад, а Марат Гельман, осуществив либерально-приемлимую ретерриториализацию собственной деятельности, ищет стабильных партнеров, и, как продвинутый ньюсмейкем расширяет горизонты коммуникаций.
Но за описанной схемой интересов, породивших проект "Конверсия", можно различить все те же неистребимые символические ценности. Идеальной фор-мой наметившегося альянса искусства и ВПК нам представляется методика взаимного отражения-мимезиса, а конверсия искусства должна привести к рщикальной модернизации и довооружению. Ху-дожникам следует продолжить в метафорическом пространстве неосторожно свернутую тнку вооруженйй, державшую народы мира в холодном, но все-таки мирном поту.
Используя в качестве проективной модели дисциплинарно-технологическую парщигму производства орудий массового поражения, художник обретет аналитическую силу, строикть и ответственность дискурса. Эти качества позволят ему создавать очаги сопротивления нарастающей социальной и эстетической энтропии.
Итак, чтобы стать эффективной, конверсия в искусстве должна означать прежде всем довооружение и ремилитаризацию. Однако, есть все основания предполагать, что художник пока не готов вступить в борьбу за обладание новым мощным оружием, которое достанется ему по конверсии. Вероятнее всего, в рамках предложенного М.Гельманом проекта будут преобладать аппликативные практики, и приватизированные языковые миры индивидуальных мифологий получат новые фактурные атрибуты, длящие нарциссический тип авторепрезентаций. Между тем исторически языки Искусства и Войны (также как и Марса и Эроса) выступают в теснейшем союзе. Даже если исходить из прямолинейно-позитивистских отождествлений Зигмундом Фрейдом огнестрельного оружия и фаллоса, а стрельбы как эакуляции, то оставленные поля брани окажутся местом бесконечной оргиаистики, орудийной по отношению к социально-политическим и метафизическим проблемам. Храмы искусства неизменно служили местом встречи Эрота и Марса. Но и легко-вооруженный эрот тоже может быть подвергнут конвертации. Недобитые остатки постмодернистов впечатляют реципиента не столько эротической седукцией, сколько андрогиническим флегмой, так что военная конверсия андрогина должна сопровождаться возвратом артистическим практикам исконных гетеросексуальных различий и естественным повышением агрессивности ожесточенной внутривидовой конкуренции. А за этим, с возвращением естественных векторов влечений восстановится и телесная определенность, и антропологичность, мо-жет быть даже и антропоцентризм. Увлекшись пагубными лозунгами типа "Make love, no var", искусство истощило себя беспорядочной половой экзотикой. Хо-чешь настоящей любви - и настоящею искусства! - отправляйся на войну. Еще один основополагающий лозунг требует немедленной ревизии и инверсии: утопическая максима 68 года "Будьте реалистами, требуйте невозможного" перелицуется консервативными романтиками в установление: "Будьте идеалистами, требуйте норму".
Нормой искусства, даже в самые циничные скептические периоды ем бытия, было присутствие трансцидентальньп горизонтов, метафизической подкладки или хотя бы тайны предназначенной специально для зрительской фрустрации. Но ВПК был одновременно и тайной и метафизической подкладкой, и трансцидентальным означающим советской цивилизации, определяя и формы культурных практик, и флуктуации в склщках коммунально-приватной поверхности индивидуальных тел между личностью и социумом, космосом и микрокосмом. Сегодня Военно-Промышленный Комплекс опознается как один из последних топосов резерваций сакральном, что дает несомненный повод придания ему статуса культурного института исключительной важности.
Александр Бренер
ОГОНЬ ПО ШТАБАМ
Памяти двух разоружившихся солдат - Мао и Поля Валери
1
Мы живем во время, когда непрерывная судорога пробегает по мозгу страны. Всеми своими извилинами страна и государство чувствуют, что уже не узнают себя.более, что уже перестали на себя походить, что им грозит потеря самосознания - том самосоз-нания, которое не есть беспредельная интеллектуальная рефлексия, но есть самоидентификация, являющаяся, в свою очередь, своего рода необходимостью.
2
Кризис военный, быть может, уже на исходе. Кризис экономический еще явствен во всей своей силе, но кризис интеллектуальный, более тонкий и по самой природе принимающий наиболее обманчивую видимость, поскольку место его действия законная область притворства, - этот кризис с трудом позволяет распознать свою подлинную ступень, свою фазу. Еще недавно нам казалось, что мы наконец-то наследуем всемирной культуре, а сегодня мы обнаруживаем, что хотя наши проявления великолепны, сущность наша ничтожна. Мы обнаруживаем, что наша изощренность есть следствие нашей нищеты. Мы обнаруживаем, что мы так же беспомощны и загнаны, как наши общественные деятели. Мы обнаруживаем - и без всякого удовольствия полное безвластие в искусстве, то бишь полное отсутствие ориентиров, - все то, что преследует и наших политиков и наших военных. И мы, кажется, уже замечаем, что наши орудия стоят, ."к жерлу прижав жерло", - жест выразительный и блестящий, куда более великолепный, чем "гвоздики в дулах винтовок", но, увы, невольный, увы, еще менее осознаваемый нами до самого последнем времени, чем сама эта сиятельная ошибка поэтом.
3
Подлинная военная конверсия есть смена исторической парщигмы. Жгучий урок преподается обществу, обреченному на перео-ценку ценностей. В искусстве то же. В свое время велосипедное колесо Дюшана было сработано из переплавленных наполеоновских пушек, но покатило уже совсем в другую сторону. Мы сейчас замираем от восторга и ужаса, чувствуя, что парадигма вновь меняется. Куда же катит историческое колесо?
4
В данный момент никому не дано знать, что окажется завтра живым или мертвым в искусстве, что восторжествует и энергичным, а возможно, и вялым перстом укажет очередное направление движения. Никому не ведомо, какие идеи и какие способы их выражения будут занесены в список
утрат, какие новшества будут вынесены на свет. Больше том, не видно и грядущих полководцев духа. Дремлет ли и ждет своем освобождения скованная энергия или она попросту иссякла? Что станет знаменем наступающей эпохи - подражание или ляпсус, тавтология или все возрастающая усталость, искренность или спекуляция на искренности? Фотография лица, в ~ минуту искаженного гримасой, - неопровержимый документ. Но покажите этот документ кому-нибудь из друзей модели - и они ем не узна-ют. Посторонний же наблюдатель припишет этой гримасе уже свой собственный смысл.
5
А пока мы можем быть благодарны для-щемуся мигу конверсии - двойственному процессу, позволяющему делать широкомас-штабные выводы и дающему иллюзию хоть какой-то осознанности происходящем. Хотя что стоит за этим словом - конверсия? Термин, говорящий куда меньше о предмете, нежели о лице, пользующемся им.
И все же однозначно: нам всем очень нужны велосипеды, и нам совсем не нужны танки. Даже несчастливое, даже агонизирующее общество не способно взирать на себя без смеха. Как удержаться от смеха при виде себя?
6
Совершенно очевидно, что человеку вооружаться так же естественно, как горе - возноситься, а морю плескаться. Элементарная логика непрерывности доводит эту мысль до пределов направленности, до невозможности остановиться. Рост волос и ноггей, появление зубов, выработка прицельной четкости зрения, проявление мышц и, наконец, бесчисленные навыки и умения, приобретаемые индивидуумом в социуме все это дает мысли о мнке человеческих вооружений длиться без помех, так что в определенный момент эта мысль начинает действовать как пламя: она охватывает любой предмет, будь то камень или палец, салфетка или ресница, и заставляет его очерчивать себя и одновременно самоуничтожаться, - и вот уже нет ни предмета, ни мысли. Остается лишь их пустое бря-цание, как бряцание парщным оружием.
Не эта мысль интересна - интересна мысль о возможностях и способах разоружения.
7
Разоружаться можно по-разному. Можно облысеть или растерять резцы, можно оглохнуть или начать стрщать частичной потерей памяти - но в этой академической и триумфальной манере разоружаться не достает элегантности.
Можно разоружиться сознательным волевым усилием, к чему давно склоняются пацифисты. Но всякая доктрина лжет, и это особенно внятно художнику, который знает, что все, созданное для взгляда, с течением времени меняет свой вид. И прежде всего оружие: ружье становится костылем, и наоборот. Лишь в состоянии подвижности, будучи еще зависимы от воли мгновения, смогут служить нам операции разума - до том, как поименуют их игрой или законом, теоремой или произведением искусства, до того, как отойдут они, завершившись, в тень истории.
Нет, разоружаться нужно только действием, а не непротивлением и отнюдь не благостно стреляя по облакам, чтобы вызвать живительный дождик. Разоружаться нужно напрямую: выпуская боевые заряды по цели, щедро растрачивая юры патронов и устилая поджаренную местность растрелянными гильзами. Так это и делали всегда
Честь, Достоинство и Твердолобие, которые, как известно, давно уже на подозрении.
И, наконец, последний способ: конверсия. Последний, быть может, не только в этом ряду, но и в любой интеллектуальной иерархии. 8 Поскольку ни сама цель конверсии, ни методы, к ней ведущие, до сих пор по-настоящему не изучены, и поскольку о них молчат те, кто их знает, а судят о них другие кто их не ведает, всякая ясность в этих вопросах остается сугубо индивидуальной, мнения допускаются самые противоречивые, и каждое из них находит великолепные примеры из прошлого, которые трудно оспаривать.
Этой неопределенности способствует то обстоятельство, что конверсия есть чистая процессуальность, нельзя же всерьез считать результатом конверсии какую-нибудь пишущую или швейную машинку. Пишущая машинка суть результат развития литературы, а швейная -моды. Конверсия же это как раз тот операционный стол, на котором и происходит пресловутая встреча... Конверсия есть область чистого умоз-рения, причем такого, когда сам орган этого умо-зрения подвергается серьезной опасности быть выколотым очередным зонтиком - мнимым продуктом конверсии. У нас есть атомный зонтик - так да здравствует же атомный дождь!
9
Так отечественные художники оказались в одной компании с отечественными военными, и отечественными политиками, и отечественными хозяйственниками. Впрочем, где же им еще быть - в компании с Джаспером Джонсом или Франсуа Миттераном? Тоже возможно, но только в звездные пятнщцатиминутки международных биеннале. А в остальное время - конверсия. Не слишком интеллектуальное и не слишком понятное слово, которым именует-ся все то, что существует и пребывает не иначе, как будучи функцией слова.
Пресса о проекте
"Эстетические отношения искусства к действительности."
"Сегодня"N45. 24.08.93
""Галерея М.Гельмана" спровоцировала оборонщиков-предпринимателей на экспозицию "Конверсия".На ней представлены произведения около сорока мастеров, более или менее знакомые в Москве, так как часть их прибыла с Украины."
"...в"сходстве проблем, стоящих перед оборонной отраслью и искусством в России"...
"единое командование",ключевые позиции в духовности, радикальная функция"
"Сама же задача Марата Гельмана - "охудожествить политику",в чем он продолжает футуристов, дадаистов, сюрреалистов и т.п."
"Искусство не должно специализироваться на социальных проблемах, хотя в универсальности своей невольно их и касается. Искусство - многогранное мировоззрение, политика - одностороннее."
"Art in America" May 1995
"Под сенью конверсии в цвету"
Ю.Красикова "Аргументы и факты" N42 октябрь 1993
"...Гельман воспел искусство как средство масштабной реализации разрушительных в социальном пространстве "великих утопий".По его мнению, отображенные искусством, они теряют свою агрессивность.
Разогнавшись на бреющем полете фантазии, Гельман живописал будущее, в котором военные заводы, не сбавляя оборотов, будут производить пушки и танки в качестве сувениров для украшения офисов и мирных городков. Таким образом, произойдет сублимация нерастраченной энергии в чистую декоративность"
"Гельман идет на войну"
М Каминарская 1993
"Больше всего в конверсии Гельмана привлекает "маргинальность" : ведь проблема эта далеко не главная, а так - маячит где то на периферии общественного сознания. Парадоксальность мышления творцов, по мнению Марата, может придать конверсии дополнительную актуальность.
...конверсия - новая "великая утопия",которую можно вполне безболезненно использовать, употребив примерно так же как западная цивилизация употребила восточные религии для хорошего функционирования желудка. Художники конверсируют все что могут и как могут, иногда используя дармовые военные материалы. Оценки возможны самые полярные - от восторга до полного неприятия"
"Художники могут положиться на Марата Гельмана"
Е. Деготь, А. Тарханов "Коммерсант - Daily"N199 16. 10. 93
"Давно обещанное исследование проблем конверсии было, наконец, предъявлено московской публике. Наиболее удачливым участником этой выставки, по мнению критиков Екатерины Деготь и Алексея Тарханова, является сам Марат Гельман. Другие (очень немногие) отнеслись к "Конверсии"не как к причуде галериста, а как к возможности высказать некие собственные идеи - но это искусство не "против войны", а искусство "как война". Методические указания(составленные Маратом Гельманом и вошедшие в каталог, называющийся "ты можешь положиться на меня")могли бы стать единственным произведением этой выставки. Автор попытался как в старые добрые времена, заставить художников "занять активную гражданскую позицию"
"Выставка . . . Гельмана. . . слишком явно демонстрирует его желание и умение найти ходы к сердцу новой власти и одновременно к западным mass media"
"Комитет по обороне создает себе новый имидж"
В. Погодина "Коммерсант - Daily" N160 24. 08. 93.
". . . частную московскую галерею Гельмана посетил заместитель председателя Российского комитета по оборонным отраслям промышленности Г. Ямпольский.
. . . комитет всячески поддерживает идею проведения подобной выставки, так как это, по его мнению, еще раз привлечет внимание общественности к непростой теме конверсии и поможет формированию нового имиджа оборонной промышленности"
"И канонада нам заменит тяжелый рок"
Е.Фортуна "Московский комсомолец" 20. 08. 93
"Художники, побывавшие на нескольких оборонных предприятиях, пришли к выводу, что в большинстве своем работники обороны - люди высокого интеллекта и сильной воли. Задачей выставки стало показать их теперешнее душевное состояние. Военные учения, переместившись в безопасное художественное пространство станут перформансом, канонада, записанная на сидихром, вытеснит тяжелый рок. Оказывается, конверсию можно понимать и в таком , эстетическом аспекте. . . "
"Механизм тяготения в действии"
В. Корнев "Сегодня" 06. 11. 93
"Интерпретация этой проблемы входит в задачи выставки и отражена в текстах каталога. Он открывается посланием лично Марата Гельмана высоким коллегам из тематически смежных ведомств, где обрисовано современное искусство на перепутье между возможным контактом с обществом и взаимной индифферентностью. С другой стороны, конверсия привлекает авангард в силу чисто производственной специфики ; открывается весомый пласт материала, подлежащего активной артификации"
"Танк как парковая скульптура"
О. Торчинский 1993
"Оказалось, что военные и художники совсем не случайно стали союзниками. Как метко замечает в своем манифесте, сопровождающем выставку, Марат Гельман, перед"оборонкой" и искусством стоят, как ни странно, похожие проблемы, ибо "1. В обоих сферах очень сильна постсоветская составляющая; "столичность" искусства и тяготение армии к "единому командованию" в рамках бывшего СССР. 2. И армия и Искусство занимают ключевые позиции в пространстве русской духовности"
""Военный стиль, дизайн, цвета, атрибутика, - пишет Марат Гельман, - равно как и металл, брезент, сеть, масло, - заманчивый материал для художника. Традиция устанавливать военные орудия на пьедесталы родилась не только из-за имперских амбиций, но ввиду монументальности боевой техники. Ружья и сабли на стенах квартир всегда соперничали с картинами, великие музыканты использовали "голос пушек" для озвучивания своих творений. "
". . . можно представить ситуацию, при которой целые военные заводы будут работать как фабрики сувениров, танки будут выпускаться для монументальных композиций на площадях,декоративные ружья и сабли - использоваться модными дизайнерами для офисов.
|
