Guelman.Ru
Современное искусство в сети


Портрет книги


На выставке представлены произведения:

Юрия АЛЬБЕРТА
Андрея БАСАНЦА
Иры ВАЛЬДРОН
Дмитрия ГУТОВА
Владимира ДУБОСАРСКОГО, Александра ВИНОГРАДОВА
Ильи КАБАКОВА
Олега КУЛИКА
Арсена САВАДОВА, Георгия СЕНЧЕНКО
группы СИНИЕ НОСЫ

***


В 1445 году Иоганн Гуттенберг отпечатал на своем станке первую книгу. Основой станка стал винодельческий пресс. Это событие Мартин Лютер называл "вторым искуплением рода человеческого". По тому же самому поводу Василий Розанов наивно и патетически проклинал Гутенберга, "облизавшему своим медным языком всех писателей".

Вместе с книгой родилось понятие тиража. Тираж лишил книгу уникальной ценности, исключил ее из ритуального пространства и ввел в пространство политическое. Для книги началась эпоха технической воспроизводимости. Она перестала быть произведением искусства и стала просто книгой. Изменилось понятие архива – возникла библиотека в современном понимании. Книги больше не запирались в окованные футляры и не прикреплялись цепями к стенам.

Начало сюжетам с книжной символикой положили портреты Петрарки, сделанные в конце XIV в. Первый из них представлен на фреске в падуанском дворце Альтикьеро. В XV веке книга приобрела значение символа учености и светской жизни. В XVII веке в натюрмортах с книжной тематикой книга символизировала свое земное существование, право науки и образования быть в ряду почитаемых вещей и на уважение к себе со стороны общества. Натюрморты Шардена с атрибутами искусств связывают все искусства в целостную картину обыденной жизни. В XX веке классический образ книги отходит на второй план, превращается в знак преемственности поколений и культур. Сегодня книга в искусстве обычно указывает образ и интерпретацию прочитанного. Образ читающего человека существует в едином коммуникационном пространстве, где есть место всем субъектам и средствам коммуникации.

Книга нагружена смыслами, которыми обрастала века, что и делает ее привлекательной для художников. Она обыгрывается художником визуально; становится нарративной и смысловой поддержкой картине, и апелляцией к общедоступному тактильному опыту.

В контексте современной культуры визуальное искусство о книге (и, в частности, выставка "Портрет книги") символически возвращает ее в зону мифотворческих и ритуальных жестов.
Новое время десакрализовало книгу, одновременно и расшифровало мир через текст, внедрив представление о мире как о тексте и собрании текстов, вернуло метафору библиотеки. Если все – текст, включая читателя, то книга – инструмент интроспекции, с помощью которого это всё читает самое себя. Выставка "Портрет книги" об отношениях фундаментального присутствия текста в культуре с частными проекциями этой фундаментальности.

Этос воспроизведения книги стал другим – механическое копирование сменилось на цифровое, бумагу потеснил экран. Эта перемена столь же радикальна, как появление печатного станка. Цифровые технологии превратили воспроизводимость в угрозу символическому статусу книги. Однако фундаментальный характер книги не подвергся эрозии. Роль библиотеки как культурного архива также не изменилась, хотя и несколько снизилась – главным образом благодаря появлению глобального цифрового архива – Интернета.

По-настоящему серьезные перемены коснулись не книги, но читателя.

До Ренессанса люди не умели читать молча, до Интернета человек не имел навыков сканирования разных текстов с нескольких экранов, навыков мгновенного переключения между текстами. Современное чтение ускорилось радикально, книга же принципиально не изменилась с рукописных времен. Парадоксальным образом книга оказывается более фундаментальной, чем читатель. Она по-прежнему остается главным способом организации текста – и архетипическим объектом, лежащим в основании культуры.

Выставка сталкивает антропоморфное (портрет) с антропологическим – книгой, чтением.

В основании всей иудео-христианской цивилизации лежит книга. На ней покоится и русская культура. Литература XIX века – начало русского культурного космоса, как большой взрыв. Что дает основание художникам говорить о литературоцентричности во всем диапазоне оценок, вплоть до клинических, до обсуждения классического нарративного наследия в терминах культурного травматизма. Объекты Андрея Басанца "Литературное наследие" – выразительная метафора о судьбе русской книги в зоне политического и о русском вообще. Топор и книга – ключевые слова в этом высказывании. Какая определенная книга играет роль символического объекта, кода к пониманию дополнительных смыслов произведения (например, у Олега Кулика и Дмитрия Гутова). Голый Кулик с огромным черным псом достойно читает Homo Ludens Хейзинга. Антропологический вопрос, подразумевавшийся этой работой, ранним творчеством Кулика и всей проблематикой конца 90-х, еще не остыл. Отчасти выставка напоминает о том, что этот вопрос стоит и ждет ответа.

Дмитрий Александрович Пригов интерпретирует книгу и психосоматический опыт чтения как антропологическую константу. Этот опыт он ставит в один ряд с опытами посвящения, инициации и метафизического прозрения. Он также связывает его с опытом лабиринта как метафоры жизненного пути. "Эти опыты и образы блуждания и пути нахождения спрятанной истины являются метафорами внутреннего жизненного пути человека, его взросления и становления".
Арсен Савадов и Георгий Сенченко вырезают тоннель в книгах как образ культурного движения.

Надо заметить, что в нетрадиционной интерпретации книги древние изощрялись не меньше, чем современные художники. Книга, убивающая читателя ядом своих страниц – это не только Умберто Эко, но и "1001 ночь". Оттуда же юноша-каллиграф, превращенный злыми чарами в обезьяну и проданный моряками эмиру. У обезьяны Дмитрия Гутова, читающей на немецком работу Мих.Лифшица "Кризис безобразия", почтенная культурная генеалогия. Она читает, каллиграфически пишет, отчего ей не начать рисовать и оценивать искусство.

У Дмитрия Гутова литературная классика оживает в качестве предмета стилизации, отсылающего к книжной графике конца 50-х годов и напоминающего об органичном единстве изображения и текста у футуристов. Шрифты ищут интонацию чтения, соответствующую времени советского расцвета.

Рисование книги – это род апроприации, художественного присвоения, идентификация с мыслью писателя. В еще большей степени это касается рукописи, ориентированной не на читателя, а на пишущего – и тут важна пластическая интрига. Гутов рисует текст Маркса изнутри, в становлении, рисует текст, живущий в сознании. Неразборчивый почерк становится знаком аутентичности и свободы. Книга у Гутова из факта общественного сознания превращается в факт личного сознания художника.

Горный хребет великой русской литературы взыскует радикального критического скалолазания – что остается от нее через 150 лет, что отличает пепел Тургенева от Пушкина? Разумеется, это лишь концептуалистская риторика, призывающая вглядеться в жест Юрия Альберта. Он сжигает книги классиков, чтобы пеплом рисовать картины.
"Кухонная серия" Кабакова – авторский альбом в форме книги, модель кухонного мироздания.

Дубоссарский и Виноградов также строят маленькие книжные космосы. Они помещают книги в контекст и атмосферу их нарративности, внутрь их собственного мира. В их проекте то ли книга обретает зрителя, то ли картина – читателя. Книга на холсте оказывается символическим бриллиантом в оправе из своих смыслов.

Присутствующий на выставке Набоков в "Лекциях по зарубежной литературе" говорит о том, что "у нас нет физического органа (такого, каким в случае с живописью является глаз), который мог бы разом вобрать в себя целое, а затем заниматься подробностями. Но при втором, третьем, четвертом чтении мы в каком-то смысле обращаемся с книгой так же, как с картиной".
Это важное для понимания выставки наблюдение Набокова дает ключ к восприятию произведений художников как книг, прочитанных помногу раз.

Для читателя книга – способ существования и подачи текста, провоцирующий взять в руки, полистать. Присутствие текста разворачивается постепенно и требует усилий читателя. Художник предъявляет книгу как синтетический образ, остановленный для вневременного созерцания.

Фаворский называл книгу пространственным выражением временной длительности. "Очарованность пространством" – таково определение специфической активности книжной вертикали текста, данное Женеттом.

Эта активность в известном смысле отменяет время, как и картина.

Выставка "Портрет книги" реактуализует книгу как очень старую тему и возвращает ее как основу обновленного взгляда.

Александр Евангели




полный адрес материала : http://old.guelman.ru/gallery/moscow/portrait-of-book/