В ожидании
"Пушкина"
Дмитрий Пиликин
"Волки, попавшие
в капкан, ведут себя по-разному: иные рычат, а иные кричат…"
Л. А. Сабанеев "Охота на крупного промыслового зверя"
|
Международный
проект "Beyond Time' Shelter" ("Убежище вне времени") прошел в Новосибирске
с 28 октября по 5 ноября 1999 года при поддержке Новосибирского отделения института
"Открытое общество" и Фонда имени Юрия Кондратюка. Инициаторы проекта - новосибирские
художники Дмитрий Булныгин, Валерий Кламм, Вячеслав Мизин, Константин Скотников
и Максим Зонов. Команде из 12 художников (Новосибирск, Москва, Петербург, Польша,
Словения) предлагалось пережить " мистерию выхода из времени" для чего они были
на четыре дня и три ночи замурованы в бомбоубежище в центре Новосибирска. Участники
проекта были лишены часов, психотропных веществ и связи с внешним миром.
Из Петербурга до любого города Западной Европы три - три с половиной часа лета.
До Новосибирска четыре. Эта неожиданная разница напоминает о безбрежности "внутреннего"
пространства. Но можно ли говорить о безбрежности, после завещанной Маршалом
Маклюэном "мировой деревни"?
Для жителя западных, "цивилизованных" окраин русской империи Сибирь -медвежий
угол, место ссылки. Для западного киберпанка Siberia - "вставляющая" увлекательный
trip фишка, не освоенная территория, дикое поле, не пройденная 3D-action с мощным
набором новых уровней, поскольку это понятие в подтексте (Siberia - Cyber) отсылает
к самому Отцу-основателю Digital world. Но время и пространство сжимаются стремительно
и сегодня NSK - привычная сетевая аббревиатура, сжатая пружина согласных, энергично
завершающий мэйл dot. Кроме того, сетевая привязка к конкретной географии из-за
совпадения символов имеет особенный привкус для культреггера отягощенного знанием
имен и лейблов contemporary art, поскольку предполагает возможность дешифровки
NSK как "Neue Sibirische Kunst".
В одном из своих фантастических романов Станислав Лем описывает тест, который
проходили штурманы школы дальних космических перелетов. Испытуемые погружались
в жидкость без цвета, вкуса и запаха имеющую температуру человеческого тела,
и находились в ней в полной темноте имея в руке одну маленькую кнопку. Таким
образом, информационный поток, стекающийся к человеку, тотально перекрывался.
Испытуемый никак не мог контролировать время, но в любой момент мог остановить
эксперимент, нажав на кнопку. В результате некоторые впадали в ужас через 15
минут, поскольку им казалось, что уже прошла Вечность.
Психологи называют этот синдром "сенсорной депривацией". Теряя источник информации,
человек теряет ощущение жизни. Таким образом, "информация" и "новость" становятся
важнейшими функциями времени и пространства в человеческой жизни. В этом смысле
факт лишения наручных часов, то есть существования "без часов" возбуждал только
на уровне символического сознания. Продолжали работать биологические часы (сон
- еда - бодрствование - сон - еда), пространственные часы (на каком то этапе
все участники независимо друг от друга стали совершать прогулки по периметру
помещения), культурологические часы (я убежден, что для русского топоса время
проистекает в зазоре между декларированным "концом искусства" и перманентным
ожиданием рождения "Пушкина").
Получив предварительную информацию о проекте, я больше всего боялся исхода,
при котором приглашенные художники приедут со своими заготовками и начнут "делать"
искусство. Тогда я задумался, почему же я "не люблю" искусства и более того,
сам являясь художником, терпеть его не могу? Точнее, я не люблю "художествования",
восторженной "любви к искусству", цитирования внешних визуальных оболочек, предсказуемости,
безудержной "artefuck'толизации", умножения скорби, повторения известного, отсутствия
новости в message (то есть "новость " и "свежесть" это опять главное?). С другой
стороны, я понимаю, что такое искусство невозможно остановить, поскольку оно
лезет, как тесто из кастрюли, в которую брошены дрожжи, а там уж… "смотрите
из какого сора…".
Но мои худшие ожидания не оправдались. Более того, благодаря тому, что проект
проводился художниками, а не кураторами (в Новосибирске их просто нет), некоторые
его установки были невнятны или нежестки, в результате появлялось обширное поле
выходов и возможностей. Хотя заранее становилось понятным, что в этом слабо
артикулируемом случае окончательный результат останется на уровне внутреннего
личного опыта и будет почти недоступен для передачи вовне. Поэтому, несмотря
на заявленную в пресс-релизе возможность "паразитировать и ничего не делать",
в первый день я был несколько напряжен конструкцией проекта, которая предполагала,
что некие специально приглашенные московские и региональные эксперты и представители
местной интеллигенции придут смотреть на результат. Но я достаточно быстро оценил
эту гиперответственность как мой личный комплекс, от которого можно по случаю
легко избавиться. Кроме того, мои страхи были дезавуированы стремительно возникшими
в нашем микро-коммьюнити институтами власти, которые тут же взяли курс на жестокое
подавление всяческого интеллектуализма и интеллигентской рефлексии. Любой, замеченный
в делании искусства, тут же подвергался осмеянию, обструкции, а его произведение
переделке или уничтожению. Художник! Гений! Одиночка, сидящий в башне из слоновой
кости оказывался в незащищенной ситуации.
Собственно, одним из важных результатов проекта явилась не очередная попытка
создания универсального демократического мультинацонального сообщества (все-таки
12 человек из разных восточноевропейских стран и регионов России), а как раз
опыт вынужденного сосуществования художников как ярких психотипов "гениев" и
"одиночек". В этом смысле проект оказался близок к самым свежим и актуальным
идеям кризиса персонификации в искусстве, чрезмерности и диктатуре институций,
девальвации института звезд в новом "сетевом" информационном пространстве.
Удивительно, что общая установка на антиинтеллектуализм не мешала созданному
комьюнити (в случае правильно вброшенного слова) тут же перегруппировываться
и вступать в жаркие дискуссии. Общество во внешнем поле, иронично отрабатывающее
давно знакомые схемы существования замкнутых мужских коллективов (казарма, дедовщина,
паханство, дебилизм, скабрезные анекдоты, рисование порнографических картинок,
"убивание" времени, дуракаваляние), вдруг моментально оказывалось готовым к
конструктивному диалогу. Один из первых таких диалогов (возникших после обострения
обстановки) и был посвящен власти, воле, подчинению и пассивному наблюдению.
В обществе "гениев и одиночек" инициативный центр становится центром насилия
и власти. Взявший инициативу вынужден отрабатывать эту линию до конца, постепенно
становясь диктатором. Остальное общество либо молчаливо терпит диктатуру, либо
ускользает в подполье, создавая новые внутренние пространства и баррикады сопротивления,
либо "созревает" и начинает проявлять инициативу, становясь новым диктатором
и т.д., по кругу. Но в то же время наиболее властный диктатор оказывается незаметным
и существует как фигура умолчания. И этот давно опознанный современностью диктатор
- наблюдающие медиа. Почти у каждого из присутствовавших был фотоаппарат. Более
того, двое из участников, являясь профессионалами, были прямо нацелены на фото-
и видео-документацию проекта. Но и этот просчет был неосознанно сбит действиями
художников. Внимание медиа было захвачено и отвлечено инициативной группой,
занявшейся съемкой "клоунских" клипов и в результате любой зритель, посмотревший
эту документацию (а зритель медиа, безусловно, самый массовый) будет дезориентирован
и не поймет, что же собственно там происходило.
Ускользание от медиа было возможно при помощи раздражающих (два дня я упорно
долбил бетонную стену молотком) или упорных, но не педалируемых как артефакты
действий. Одна из "ползучих" интервенций, которую мне удалось провести, была
связана с физическим центром коммуникации. Таким центром естественно стал длинный,
грубо сколоченный из необструганных досок стол. За столом происходили трапезы,
чаепития, беседы, обсуждения, рисовались рисунки, изготовлялись подручные объекты
и писались документы. То есть за столом мы проводили большую часть времени бодрствования.
При этом стол был "некрасив", замусорен и покрыт слоями чужеродных артефактов.
Для меня же, как для художника очень важен порядок. Под "порядком" в данном
случае подразумевается мир, освоенный по моим законам. Ощутив этот дискомфорт,
я еще в течении условного "дня" занялся упорядочением: украшал стол резьбой,
прокрашивал части его поверхности белилами, красными чернилами и подсолнечным
маслом. В результате часть пространства выводилась из строя, что вызывало протесты
и глухое раздражение (несколько человек измазалось в невысохшей краске). Достаточно
умаявшись, я пошел спать и проснулся "ночью", когда все уже спали. Всю оставшуюся
"ночь" я продолжал упорно резать и красить стол и скамейки (поскольку на столе
вырезались крестики, а на скамейках палочки получившийся набор мебели я назвал
"Милениум"), навел тщательный порядок, все подмел и затем, крупно написав на
стене "Новый порядок" пошел спать. Проснулся я от звука голосов. Давно вставшие
товарищи пытались пить чай, но не могли использовать стол (покрывающее его подсолнечное
масло не успело высохнуть). Однако, уже через два часа раздражающая надпись
на стене была замазана, стол завален кружками и бумагами, а в последующие дни
густо, как школьная парта, изрисован карандашами и ручками. Окончательный штрих
создала куча мусора и объедков наваленная под стол, которая была нагло заявлена
как "панковская инсталляция". На все это и наткнулись вломившиеся к нам восторженные
критики, зрители и журналисты. И в их глазах был ужас и единственная параллель
- картина Кукрыниксов "Последние дни гитлеровского бункера"… Могли ли они осознать
эти стремительно произошедшие культурные наслоения?
Прообраз бомбоубежища - первобытная пещера, мегалит, пирамида. Исследователи
и позднейшие зрители изучают его как артефакт культуры. Их трактовка имеет субъективное
значение, поскольку она исполняется современным знанием. Культура сильна своими
утратами. В культуре работают не столько артефакты, сколько наши мысли о них…
All your need is love! Punk not dye!
Новосибирск - Петербург, Ноябрь 1999