Вадим Воинов: Стратегия
успеха
Дмитрий Пиликин
Современный российский художник, взыскующий успеха у публики на родине, вступает на путь жесткой конкурентной борьбы с яркими и успешными перформансами политиков, бьющей по нервам клюквой масс медиа и озабоченными лишь растительным выживанием институциями. Выжить и добиться какого-либо успеха в этих условиях может не каждый. Поэтому всякая успешно реализуемая и целенаправленно проводимая в России (или в данном конкретном случае - в контексте специфической петербургской ситуации) личная художественная политика вызывает уважение и безусловный интерес. В чем же успех Вадима Воинова?
|
|
|
Наверное, можно было бы
привести различные причины формирования типологии художественного характера,
который воплощает художник Вадим Воинов. Например, одну из них - "плюшкинизм"
блестяще описал классик русской литературы. Но понятие это (ставшее уже нарицательным)
обычно трактуется в ироническом, а то и анекдотическом ключе. Мне же хотелось
бы взглянуть на эту безобидную человеческую страсть или причуду экзистенциально.
С этой позиции "плюшкинизм" - не анекдот, а скорее внеэсхатологическая витальность
- невозможность расстаться, если и не с "вещным миром", то по крайней мере с
миром вещей человека. Собственно человек в этой системе координат и есть точка
отсчета, ибо все, чего он касается или осмысливает, наделяется особым значением
и ценностью. Человеческое желание приобщить к "вещному" миру всеобъемлюще. Даже
Христос или Будда наделяются вещами - артефактами пребывания (пещера, плащаница,
святые мощи...)
Вадим Воинов - сотрудник музея истории города, бытописатель, "практический"
историк по роду своих профессиональных занятий входит в оставленные людьми жилища.
Дело происходит вовсе не в Помпеях, а в Петербурге - Ленинграде, но меняется
ли от этого суть? Поворот в этой точке делает одного историком, другого философом,
а кого-то превращает в художника.
Безусловно, местный топос еще слишком юн, горяч как недавняя лава, история не
остыла, чтобы стать мифом. Это пространство переполнено высокой трагикой постоянного
жития "во время перемен", патетикой слишком быстрой смены времен проистекающей
в одних и тех же декорациях (Не анекдот, но кусок реальной жизни:- - "Мама,
я на чердаке такую древнюю вещь нашел, там "СССР" написано!").
Но историков много, занятие это профессиональное и специальное. Уже много лет
музеи и частные лица собирают и демонстрируют продукты материальной культуры.
Хранители материальных фондов - это вообще особая каста. Они не только хранят,
но и постоянно приумножают коллекции, перемещая вещи из обыденного контекста
в условный контекст истории и вечности. Кажется, что их интравертность, неуживчивость,
ворчливость и есть та плата, которую приходится отдавать за слишком близкое
приближение к вещам. Спасает лишь уловка - партикулярное развоплощение вещи
до "единицы хранения", организация унифицированного и структурированного нумерологического
ряда "ценностей". Поэтому, наверное, рецидивы боли и возникают в тот момент,
когда вещь изымается из хранилища для демонстрации.
Демонстрация предполагает, что вещь не только выносится на всеобщее обозрение
как объект, но и выступает как репрезентативный предмет воплощающий те или иные
идеи выставочной концепции. Но наш взгляд на историю материальной культуры постоянно
меняется. Соответственно постоянно должен меняться и способ репрезентации. А
значит, нужны идеи адекватные времени, ясные пластические образы, новая концепция,
современный визуальный дизайн... То есть все то, чем занимается сегодня современное
искусство. Однако в рамках исторического музея все эти поиски или невозможны
или проистекают в однозначном, специализированном ряду. Здесь и происходит выбор,
в результате которого историк Вадим Воинов уходит из музея, и становиться современным
художником (хотя желание "быть в музее" он сохранил на всю жизнь).
Как человек науки Воинов приходит в современное искусство со сложившимся структурным
подходом. Методика, планомерность, настойчивость (вплоть до занудства), самовлюбленность
оказываются теми универсальными качествами, которые позволяют голосу современного
художника пробиться сквозь информационный хаос. Немаловажен и тот факт, что
Воинов является универсальной фигурой. Он не только художник, но и искусствовед,
который в начале своей карьеры сам описывает, концептуализирует и преподносит
зрителю собственное творчество.
Для того чтобы стать действительно популярным и доступным самому широкому кругу
зрителей, произведение современного искусства должно быть, по крайней мере,
увидено им. Одним из эффективных приемов воиновской стратегии становиться выпуск
авторских иллюстрированных книг-альбомов и наборов открыток. Жанр авторской
книги позволяет с одной стороны создать плотное концептуальное произведение,
в котором текст и изображение поддерживают друг друга и с другой стороны подвести
очередной итог и сделать намерение ясным и значимым. Связь с текстом и словом
здесь не случайна. Подтверждая миф о логоцентричности, русский зритель более
доверяет пропедевтике, чем собственному зрению.*
Кроме этого, воиновские функцио-коллажи буквально пропитаны литературными
аллюзиями и недавним прошлым, что делает их восприятие доступным даже для неподготовленного
зрителя.
При этом наибольшей силы звучания (особенно среди этой референтной группы) достигают
те работы, которые напрямую отсылают к событиям кровавой отечественной истории.
Нож, бритва, серп, штык, пистолет - частые гости функцио-коллажной драмы, активные
участники игры с человеческой жизнью, которые заставляют переживать... смерть.
Таким образом, на этой предельной ноте приоткрывается тайна притяжения вещи
и оказывается, что суть ее - опыт переживания смерти.
Из-за этой близости к новейшей истории некоторые работы Воинова буквально балансируют
на границе искусства и политического плаката. Но именно такая тактика и оказывается
в современной России наиболее успешной. Успешно эти работы воспринимаются и
на Западе, поскольку впрямую иллюстрируют "russian horror".
Петербургская художественная сцена не переживала со всей Европой страстей по
found objects, собственной школы и традиции у нас нет (например фрагменты бытовых
предметов, которые Татлин или Евгений Рухин вставляли в свои полотна, оставались
лишь частью живописной поверхности). Но на демонстрации found objects из русских
комуналок держатся инсталляции одного из самых известных современных русских
художников - Ильи Кабакова. Предметы Ильи Кабакова также чрезмерно социальны,
персонифицированы и несут заряд их недавнего советского прошлого. Но здесь происходит
важное разграничение. Если Кристиан Болтянский в своих "холокостных" инсталляциях
демонстрирует вещи уже умерших, то Кабаков демонстрирует недавний след пребывания
еще живущих. Собственно, именно из-за этого русского социального "пунктика"
и специфической литературности ("текст" Кабакова остранен и вложен в язык международного
постмодерна, а "текст" Воинова конкретен и замкнут на реалиях отечественной
истории) работы Вадима Воинова, оставаясь произведениями современного искусства,
удивительным образом сохраняют нонконформистский политизированный привкус. Наиболее
ярко это проявилось при создании первой экспозиции музея одного художника "Мост
через Стикс" (еще одна форма успешной стратегии - прижизненно реализованная
мечта каждого художника - персональный музей). Тогда музей был открыт на самом
последнем этаже полуразбитого здания героического художественного сквота на
"Пушкинской 10". Неудивительно, что центральное место в этих декорациях заняла
инсталляция "Золотые унитазы". Если в традиции западного современного искусства
демонстрация этого предмета вызовет лишь ассоциации с "Фонтаном" Марселя Дюшана,
то в отечественной традиции "художественного сопротивления" анально-фекальный
комплекс ("жизнь - говно!") был одним из краеугольных камней нонконформистской
двусмысленности.**
Новая экспозиция музея "Мост через Стикс", открытая в свежеотремонтированном
здании Культурного центра "Пушкинская 10" имеет уже совершенно иное звучание
и статус. Это реальный прообраз музея - квартиры современного художника. Все
очень серьезно. Экспозиция создавалась усилиями сотрудников Русского музея,
помещение поделено на собственно музей и мастерскую, где художник продолжает
творить. Достаточно лишь приоткрыть дверь, сделать два шага и... новое произведение
уже оказывается в музее, а стало быть в вечности. (Разве это не ожившая мечта?)
В общем "...здесь появляется Боровский, русалка на ветвях сидит..."
И вот, пожав все мыслимые лавры, художник Воинов задумывает следующий суперпроект.
Всю жизнь, занимаясь коллекционированием предметов и составлением из них историй,
он решает навернуть еще один круг и создать произведение из историй, описывающих
и трактующих его самого. С этой целью он методично подбирает 20 человек разных
национальностей, веса, статуса и социального положения и начинает их "утюжить"
планируя на выходе получить толстый том in folio. И как показывает предыдущая
практика это, скорее всего у него получится.
___________________________________
*Здесь
как иллюстрацию менталитета, построенного на литературе, можно припомнить поп-образ
картины "современного" художника - провинциальный "сюрреализм", который постоянно
возникал в России в глухое советское время. [обратно в текст]
** Здесь же, собственно, кроется причина, принуждающая постоянно использовать
термин "современное западное искусство". Эта причина объясняется понятием "маленький
человек" (активно используемым те же Кабаковым). "Маленький человек" - одно
из ключевых понятий русской литературы - опознан в постсоветское время как человек,
для которого исключительность проживания на самом передовом и интересном куске
пространства вдруг обернулась клаустрофобией. Отсюда и забвение себя, и чувство
отделенности ("мы -они") и гипертрофированный интерес к "иному" как к иностранному
при сохранении диспозиций.