Магнетизм
или фантастическое путешествие из пункта А в пункт Б.

Анжей Захарищев фон Брауш

Вуле-ву (в пер. с фр.) Вольному воля

Я пробирался по еще пахнувшим росой джунглям спящих предместий города В, расчищая себе путь среди гутаперчивых лиан и нежных анаконд тонко заостренным куском горного хрусталя. В его гранях переливался пурпурный диск восходящего солнца, плавного, как медуза в прибрежной волне.
В воздухе весело щебетали птицы-сфинксы, давно поселившиеся в местных красных книгах. В их песнях сквозили секреты и тайны. Они озадачивали меня, сбивали с пути, кружили голову.
Но у меня был мой верный компас. Живой компас - пес Циолковский. Он по нюху находил параллели и меридианы, север и юг. Вот и сейчас наша маленькая экспедиция двигалась по тому загадочному маршруту Зюид-зюид Вест, который приводит туда, где начинается настоящая вестсайдская история, туда, где горят медным пламенем трубы саксофонов, где гудит тугая бычья кожа барабанов, туда, где весь этот джаз, джакузи и джи-у-джицу.
Календарь опадал осенней листвой. Вот и последний кленовый с опустевшей лиственницы века. Желтый и сирый. Как чеширский сыр. Его я укладываю в гербарий на вечный покой в душистый нафталин вечности. В киоске, у метро я куплю новый на следующее тысячелетие. Астрологический, ботанический, гастрономический. Падал мягкий медленный снег, превращая московский натюрморт в черно-белый росчерк буддистского монаха. Бабье лето прошло, бабы разбежались. Одиночество, звезды и алмазная сутра.
Отечество в опасности. Нас утро встречает прохладой. В старом потертом планшете штурмана эскадрильи пикирующих бомбардировщиков точная карта на шагреневой коже.
Она сжимается с исполнением каждого нашего желания, и поэтому аскеза, аскеза и еще раз аскеза. Нам нужно добраться из пункта А в пункт Б в предельно короткие сроки. Но магистраль на востоке сломалась. Метеосводки предвещают плохую погоду.
На пятый день пути компас размагнитился от голода. Я отпустил его на вольные хлеба. И он умчался, повиливая своим гуталинным хвостом, отбивая морзянку. "Я вернусь, я еще вернусь". Впереди его ждала мозговая кость, как рояль в кустах, впереди его ждал канин-ройял. А мы разбили шатры, поставили вегвамы, запалили огромный костер из сухого валежника, вальяжно возлежащего на неровной, служащей когда-то танцевальной площадкой, лужайке с пожухлой травой и полуразвалившейся эстрадой.
Однако вопрос продразверстки потихоньку захватил и нас. Повар, дальний отпрыск Салтыкова-Щедрина (сосланного в Вятку за сатиру и юмор, за песни и танцы народов мира, которыми он развлекал мещан во дворянстве и прочую шваль, по словам Ее Величества). Так вот повар со звонким именем Прохор, Прохор Щедрин, отправился раскулачивать затерянное между банановых пальм и секвой село Посегово, некогда вплотную примыкавшее к процветающему мегаполюсу, а сейчас опустившееся и общающееся с потусторонним миром только почтовыми голубями. О боги желудка! О Гаргантюа и Пантагрюэль! Пошлите нашему бедному коку цесарочек, винных улиток, сардин, седло барашка, бордосских и шампанских вин, или, на худой конец, хотя бы дюжину почтовых голубей в собственном соку в базилике и с пармезано.
Пока Прохор разорял селение, пора было сделать рекогносцировку, так сказать, разобраться на местности. Семь раз отмерить, один раз отрезать. Тут-то и понадобилась захваченная мною из дома астролябия. В нашем маленьком городке не то что показывать ее, но даже произносить название ее вслух было в высшей степени неприлично. Мог это только что городской глава, да и то в сильном подпитии, наедине со своей любовницей с ослабленным слухом и полной амнезией. Слово "амнезия" было тоже бранным. Но, как говорится, милые бранятся - только тешатся. Рекогносцировка показала следующее: мы еще находились в черте города, в городских дебрях. Азимут был то, что надо. Астролябия не подвела. Старая, добрая астролябия, вывезенная из туманной Германии моим прадедушкой бароном фон Браушем годков эдак... Он было, подарил ее Петру I, которому помогал строить город на Неве, да передумал. Вернее, было так. Он уже было подходил к Зимнему дворцу, где шумела кадриль новогоднего бала, неся на вытянутой руке посеребренную инеем астролябию, как не него налетел и чуть не задушил месье Жабэ, его конкурент. С тех пор в народе говорят - жаба задушила. Неверно трактуя исторический факт. Прадедушка мой все-таки презентовал царю вещь полезную и нужную, штангель-циркуль, который послужил моделью Растральной колонны. А астролябия досталась мне.
Джунгли вокруг нас зарастали с каждым часом, чему благоприятствовал местный субтропический климат. Аборигены называли зиму лютой, кутались в шубы из паутинок, пелерины из полыни-ковыли, постоянно смотрели на термометр. А термометр зашкаливал и по Цельсию и по Фаренгейту.
Фаренгейт - вот хорошее название для таможенного пункта. На самом деле за счет гейзеров, постоянной вулканической деятельности почва прогревалась так, что едва ли можно было ступать по ней босиком без надежных мокасин. Вятку называли второй Землей Санникова. Новым Гондурасом. Здесь золотились сладкие злаки, бродили черно-бурые мамонты - последние достижения зверосовхозов, в реке Вятка появилась рыба-пила, которую крестьяне успешно потребляют для строительных нужд. Рыба пьет немного, одну-две бутылки, а пилит за совесть.
Склянки, звонкие склянки с изумрудным аперитивом пробили трапезу.
Появился Прохор Щедрин. В одной руке у него была скатерть-самобранка, в другой - столовое серебро. Пообедав на скорую руку чем Бог послал, заморив нашего саблезубого червячка, мы вооружились хрустальными мачети и ринулись в зовущие джунгли. Пора описать некоторых членов нашей экспедиции. А также возможные ее задачи. Или хотя бы часть из них. Итак, я, барон Анжей Захарищев фон Брауш, держатель священного Грааля и Центрифуги, внук коммисара чапаевской девизии Евгений Калачев, награжденный красными революционными шароварами и часами от Ленина. С Прохором вы уже познакомились.
Можно лишь добавить, что кулинарную академию осваивал он здесь, не покидая рамок вятского сити. В местных столовых и пельменных делились с ним опытом приготовления лобстеров-мобстеров, омаров-хаямов, горных свистящих раков и прочего сифуда, незатейливой местной снеди. Пес-компас Циолковский, родной сын Белки и Стрелки, зачатый в моих псарнях перед самым отлетом отважных астронавтов, вступивших на орбите в прямой контакт с кинологический расой до этого случая общающиеся с землянами с помощью кино сквозь мозжечки Эйзенштейна и Чарли Чаплина. Пес-компас отличается сообразительностью, и действительно, приходился дальним родственником Циолковскому. Через Стрелку, в чьих венах текла благородная, голубая кровь пушистого йоркширского терьера Джози, на котором великий ученый в подростковом возрасте испытывал действие невесомости. Вот вкратце весь перечень экипажа.
Задачей нашей, поставленной нам священным Граалем было донести его содержимое до пункта Б (Москва - город-курорт, столица нашей Родины, златоглавая, белокаменная и безбашенная) захватить телеграф, мосты и Елисеевский гастроном (Аркаду или Седьмой континент на выбор), установить гипербалоид Гарина на главном здании МГУ, а потом действовать в соответствии с дальнейшими распоряжениями из Центра. Как видите, задание было непростое и требовало специальной подготовки. Для базы был выбран город Вятка. В целях секретности переименованного в Киров (известный своей жестокостью коммунистический деятель). Это должно было спугнуть слишком любознательных Незнаек. В спецподготовку входило столоверчение, спиритические сеансы, борьба на-найский мальчиков, ноль-транспортировка и тотальная флорисценция. Большего, к сожалению, я сказать не уполномочен.
Храбро сражаясь с флорой и фауной мы уже приблизились к аэропорту на расстояние вытянутой руки. Но тут грянула ночь. Солнце рухнуло за горизонт, заухали совы, взвились василиски. На болотах огни Святого Эльма пустились в пляс. Привал. Привал.
Я включил телевизор, отключил мобильный. Телефонная пчела БИ улетела собирать нектар ночных орхидей и на утро, подзарядившись прилетит ко мне обратно. Телевизор уютно трещал, как камин, согревая продрогшие пятки. В мягком кресле-качалке я, с бокалом горящего грога и дымящейся кубинской сигарой (подарок Фиделя Кастро - борода в кубе - по меткому определению комарадос.) По голубому волшебному ящику показали меня и членов нашей экспедиции, затем репортаж, затем реклама сникерса. Я сникерснул так, что испуганно завыли олени. Затем пошли титры и поп-музыка с берегов Слоновой Кости.
Сквозь ветви в окно падал перламутровый свет Плутана. На подоконнике танцевали эльфы, спрыгивая в душистый ковер травы. Я задремал, укрывшись пледом. И снится мне то ли море, то ли озеро, то ли море безбрежное. Лишь на горизонте что-то блестит, поигрывает так, как перстенек на бархате ювелирного салона. И то не разглядеть. Может и рыбка золотая прыгает, а может и мина золотая против лодок подводных, да желтых субмарин. Так вот в Море-Озеро впадают молочные реки с кисельными берегами. А по берегам избушки с курьими ножками на гриле, да дубы-колдуны, не к ночи будет сказано. Ну уж и русалки на ветвях. А я сижу на кисельном бережку, укрывшись пледом шотландским с сигарой гаванской, покачиваясь. Колечки пускаю. Прямо в полетную высь. Сильфиды поют несказанно. Дай, думаю, взгляну что же это в Море-Озере блестит, золотится. Благо и бинокль цейсовский трофейный (38 диоптрий зорких немцы в него заложили) на шее у меня болтается. Глядь в него - это не рыбка ли золотая? Да нет, островок. Пригляделся - Эльба. А там домик. А перед домиком кресло. Такое же как у меня, только золотое. И человек с золотыми эполетами. Маленький такой, а глаза, как антрацит шахтерский. Вот все это и блестит, переливается. Кто же это думаю. Никак Наполеон Буонапарт. Кому же еще быть. Верно он. А он, как заметил меня. Будто прочитал мои мысли. Замахал рукой. Плыви, мол, сюда к нам кроллем или брассом. А хочешь баттерфляем. Брассом-Брассом - подумал я, поплыву.
И сделав сальте-мортале, бултых в Море-Озеро и к Наполеоше.А он навстречу мне, моторный катер-скутер встречать. Устроили пир горой. Подняли флаги на флагштоках. На бом-брам-стеньгах развесили праздничный серпантин. Устроили фейерверк. Салют друг другу. Парад союзных войск. Совместное учение. Выписали гетер. Заказали сакэ себе и опиум для народа. Бородинского хлеба. Массовых зрелищ. Оргии Борджии. Тут-то я проснулся. Хотелось Боржоми холодного с родничка. А утро уже красило ясным светом невысокий деревянный забор аэродрома, до которого было раз плюнуть. А там уже стояли готовые к старту птицы-гиганты. Ждали нас. Я быстро принял душ в соседнем водопаде. (Вятская достопримечательность - Малая Ниагара) Сварил кофе и дунул в горн. Подьем.
Ту-туту-ту-туту-ту-туту - пела медная труба. Все вскочили, как на подбор. Вылет через 10 мин. Пока Прохор подкармливал наши самолеты отборной коноплей, они радостно перечирикивались, готовые сейчас же взмыть в перистые облака. Мы,устроившись в плетеных корзинах, накрепко закрепленных на их спине и пристегнули ремни безопасности. Проверили парашюты и обменялись друг с другом навыками бреющего полета. На случай аварии. И вот часовая и минутная стрелка сплелись в безумном экстазе полудня. Зазвенел мировой будильник, птицы перемигнулись, и мощные потоки воздуха гигантских крыльев поднимая с земли летний мусор, обертки мороженого, недокуренные Мальборо, сосновые иглы и ампулы снотворного, начали разгонять удивительных птиц до первой космической скорости. Через пять минут мы уже неслись в прозрачную даль, оставляя за спиной гогеновские пейзажи Вятки. Я послал вниз воздушный поцелуй и он разорвался у самой земли новогодней хлопушкой, осыпая родные джунгли разноцветным конфетти.
О, страна нервного меха, пушистого золота и срисованных с Чиччолины матрешек. Страна Алых парусов и виртуальных матросов. Екатерининские фрейлены уже столетия не покидают альма-матер, разве что получить педагогические образование и вернуться в разрушенный Колизей школ. Здесь жил и работал Оберманикен на бронзовой табличке изощреннейшего здания на улице Красных Фонарей, (ныне Красногвардейская). О, страна клонированных Мерилин Монро. Прощай и гуд-бай Ариведерчик. Я пью свой каппучино за тебя. В стратосфере. Со Львом, Стрельцом и Водолеем. Мы мчались вперед, обгоняя звук. Птицы-гиганты летели клином, как журавли. Я впереди. На вожаке по прозвищу Брэммель, денди всех времен и народов. Туда вслед за светилом доблесные икары. На красной брусчатке Кремля уже нарисовали взлетно-посадочные полосы. По Васильевскому спуску уже поднимается колонна гимнасток. Все ждут десанта. Горстки храбрецов со Священным Граалем. Стюардессы последний раз обнесли нас горячительными напитками и удалились в кабину автопилота. Внизу раздался малиновый звон. По этому случаю звенел даже царь-колокол. И мы бросились, сломя голову вниз, дернув кольцо парашютов, которые через несколько секунд распустились над нами белокурыми пионами. Ы приземлились ровно в 9-00 по Гринвичу. Чу! Я услышал чьи-то легкие шаги. Москвичка или шпион. Мой номер 007 и я имею право молчать до последнего. Твой номер 006 и ты имеешь право произносить только запятые. Остальные без номеров, а по буквам Аз, Буки, Веди. Они могут говорить, что угодно, но ничего не знают. Например, раз на бамбуке сидели медведи. Бессмыслица. Если не считать медведем коалу, ленивца или россомаху. Мы оказались в переулке на Таганских холмах. А двигаться надо было в сторону Тверской. Горько! Горько! - кричали молодым Пешкову и Айседоре Дункан. А сейчас вот дольче-вита - сладкая жизнь Феллини в Ванилини. Тарантино в кока-коле. Доколе подумал я.
Доколе... а впрочем черт с ним. Цель, как никогда близка. Наши целлюлоидные Цепелинны, наши ледзепеллины уже нависли над городом. Как Карлсоны. В полном расцвете сил. Мы опустились в метро у Чистых прудов. Совершив обряд жертвоприношения перед идолом Александра Сергеевича Грибоедова. Первого Грибоедова в мире. Вятскими галлюциногенами баловался еще Кастонеда. А Александр Сергеевич наведывался в губернию каждый сентябрь. В метро было тихо и пустынно. Изредка проносились поезда-призраки. Бесшумные, как тени. В лужах на полу резвились креветки.
Мы прождали, наверно, полчаса пока к нам не подрулил подземный гандольер. И вот мы поплыли вперед на станцию Пушкинская под заунывные звуки баркаролы. Наш ручеек вынес нас на свет у Макдональда, расплатившись с лодочником форинтами и фартингами, как того требовал древний обычай, мы облачившись в золотые плащи друидов, двинулись к месту встречи. Кругом бурлила ночная жизнь. Этого страннейшего из городов. Этой Мекки полной Моголов. Этого Микки-Мауса столиц. Мы шли и пели песню-песен, лавируя среди проносящихся автомобилей. Здесь, здесь в мягком нагретом асфальте скрывается меч-клодинец, гусли-самогуды. А иначе зачем. А иначе к чему это все. Из Москвы до Нью-Йорка на Марс. Ананасы в шампанском. Ведь дело не во вкусовых ощущениях, не во времени и пространстве, а в эквеллебристике, а если точнее, то в разнообразных вибрациях и магнетизме. Прочитаем по слогам МАГНЕТИЗМ. Теперь понятно? Любой нормальный маг не является тизмом и наоборот. Мы шли, окруженные радужной аурой, поглащая вечернюю прану города. Уже сутки я не читал своего пейджера.
Уже сутки никто из нас не снимался в видео. Я видел летящего в небе спонсора. Я знаю, где найти верного диллера. Дарлинг! Последние строки этого письма я пишу на манишке постового. Я думаю, он появится к тебе в отеле через несколько минут. Он получил хорошие чаевые. Он будет пить чай в течении года и ничего другого.
За тобой слежка. Так что лучше маскируйся. В пакете, который доставит тебе постовой, есть отличная японская маска театра Но. А когда спишь - камуфлируйся. Под какое-нибудь растение. Плющ или, скажем, гиацинт.
Наши тропки сходились к Лобному месту. Лобачевский неэвклидово, вывернув пространство, стоял улыбаясь и потирая руки, разводил огонь, ждал нас угощеньем. Гурджуани и Визасубани. Над мангалом, где весело потрескивал бараний шашлык, склонился его помощник и ассистент Гурджиев. Не тот, конечно, а однофамилец. Хотя кто знает. Ароматный дым поднимался в самый зенит. Я протянул руку, и алая Кремлевская звезда упала мне на ладонь. Лизнул карамель. И с улыбкой Моны Лизы уложил в карман. К золотому эполету Наполеоши на память Лобачевский, Гурджиев, пес-компас Циолковский, Прохор Степанович Щедрин, Женя и я стояли вокруг костра, бросая туда легкие тени. И вдруг Москва - это звучит Ква! Квадрофонически грянуло отовсюду. О, лягушки-царевны! Пора вам покидать уютные камыши. Пора идти навстречу стрелам грудью Барбареллы. Корона Российской империи в наших руках. Мы - неуловимые мстители. Вот он, Священный Грааль. Мы напоим вас амброзией до упада. Напи ток богов с двойным сиропом. Из волшебных газированных аппаратов. На каждом углу и нигде, в любую секунду и никогда. Я пробирался по еще пахнувшим росой джунглям города М.

ноябрь 1999 года.