Андрей Хуснутдинов

Карамазовы Казармы




Андрей Хуснутдинов Normal An 2 1319 1999-08-24T14:23:00Z 2000-09-06T08:09:00Z 2000-09-06T08:09:00Z 15 7284 42978 Dom 69632 682 60 50990 9.2812 1 14 0 0

 

V. S. (O. P.)

От издателя

 

Публикуемый текст представляет собой расшифровку магнитофонной записи. Исто­рия появления кассеты у издателя засекречена. Единственным фактом, положенным к уточ­нению комитетом по охране государственных тайн, является название, нацарапанное на подкассетнике — «Карамазовы казармы», — и посвящение (или, быть может, адресат), вы­жженное тонким раскаленным предметом несколько ниже — «V. S. (O. P.)». Имя, начиркан­ное синим фломастером на вкладыше и якобы заявляющее автора (но чего — магнитофон­ной записи? самого записанного монолога?), реально не соотносится ни с одной сколько-нибудь достаточной кандидатурой и, по-видимому, вымышлено.

Монтажные склейки и фрагменты, не поддающиеся реконструкции, обозначены символом (Æ), музыкальные — символом ¦. Более поздние вставки — в тех местах, где их удалось выявить — заключены в фигурные скобки {...}, конъектуры — в квадратные [...], издательские и цензурные ремарки — в угловые <...>

Помимо данной публикации читатель также может получить аудиокопию записи по почте. Издатель признателен студии «Гумус» за цифровую обработку оригинала и использо­вание при тиражировании инфразвуковых тэта-маркеров, которые, будучи не доступны обычному слуху, способствуют восприятию скрытых понятийных слоев.

 

Сторона А

 

...хорошо тут у вас, батюшка. Это — келья?.. Нет? А что?.. травой пахнет... странно... вы всегда тут исповедуете?.. Нет? А где?.. Простите, профессиональная привычка... profession de foi... То есть как — не в том смысле? А что значит?.. Вероисповеда­ние?.. Ха-ха-ха!... Ну тогда, стало быть, приступим. Вероисповедание так вероиспо­ведание... <неясный шум, голос — неразборчиво>... Нет, не крещеный... А что, за­метно?.. не обращайте внимания...

Стало быть, начнем. По порядку... Вы, конечно, в курсе последних событий... То есть — как?! Это ж все по телевизору, в газетах... Как — не смотрите? И — не читаете?... Ах, ну да, конечно, конечно... Я должен был об этом... моя промашка, да... но, простите, я все-таки уточню — неужто совсем ничего? ведь не девятнадцатый же век... Что, и радио нет?.. не провели?.. Да, знал, куда еду... по правде сказать, дыра... простите, захолустье... но не до такой же степени... не ожидал... уф-ф... А француз­ский откуда знаете?.. Что — не из газет?.. Ха-ха-ха!.. вы, как я погляжу... <message: 1 of 5, no access — all skipped/10.12.10.>

...нет, сначала не придали значения, так как и раньше за ним наблюдались... странности... пил, разумеется, однажды даже из проруби вылавливали... <шум зажи­гаемой спички> А это вас удивляет?.. Ну и что — что спикер? Одно другому не по­меха. Но сейчас не об этом. Через два дня, когда мы выяснили, что это не очередная выходка, а что-то серьезное, и принялись раскручивать его по полной... тут и появи­лись, как говорится, первые вопросики... с многоточиями... То есть такие вопросики, что ни в какие ворота... Ну, во-первых, прибегает к нам его свекор — простой му­жик, ветеран и прочее — и рассказывает, что зятек его еще третьего дня заявился к нему на дачу — не на правительственную или какую-нибудь там в трех уровнях, а в халупу восьмидесятого года постройки, чуть ли не на границе области, у черта на куличках, — так вот, приезжает его высокопоставленный зятек, в одиночку, на по­путке, в каком-то блестящем балахоне, на бровях, на вопросы не отвечает, с утра до ночи пьет горькую, молится на примус — в общем говоря, на глазах теряет облик... Самое интересное, что мы этому сразу поверили... Почему?.. потому что еще нака­нуне выяснилось: за неделю до исчезновения из Москвы наш уважаемый имярек на­чинает избавляться не только от назначенных встреч — в Думе, в правительстве, в Кремле, — от всяких там поездок и раутов, но и от собственной охраны... А что, по­верили... (Æ) Версии?.. А какие тут могут быть версии — с ума сошел человек, с кем не бывает... Но не будем забегать... Приехали на эту дачу — бездорожье, от станции километра три, света нет, воды нет, вонь, словом — тьма египетская. Имярека на­шего, разумеется, и след простыл. Большинство домов в поселке заброшены, людей не видно, а те, которых смогли наковырять мои ребятки, конечно, ничего не слы­шали, ничего не слышат и слышать не хотят. Начальство мое каждые полчаса долбит меня из Москвы по мобильному — подавай им спикера, живого или мертвого. А что я могу? Ну, осмотрели дачу, бычки от «ротманса» собрали, отпечатки с бутылок, за­протоколировали все, даже кусок засохшего дерьма от порога отодрали — а толку? Отключил я телефон, присел у окошка и пытаюсь, говоря языком литературы, влезть [в шкуру] нашего имярека: какого черта, спрашивается, надо было бросать коридоры власти, московскую квартиру, жену двадцати семи лет, карьеру, в общем — всё, — и запираться в этом сортире?.. Ничего в голову нейдет. Аб-солютно... Ну, допустим, решили похерить меня враги... простите, батюшка... Допустим. Но не стану же я из­бавляться от охраны и бежать в медвежий угол, где задавить меня удобней всего?.. Или грешки мои перед государством... Наработки в этом плане, конечно, на имярека у нас имеются, но ничего серьезного, так, джентльменский набор — счета в Швей­царии и Турции, сокрытие от налогообложения, бабы на стороне, пара прилюдных [по­та­со­вок], чепуха... Что прикажете думать?.. А тут еще погода начинает портиться. Потемнело вмиг, ветер, пыль столбом, трах! — разверзлись, как говорится, хл[яби] небесные. Набились мои ребятки ко мне в комнату, отряхиваются, злые, как черти, голодные, но виду не подают. Хозяин в теплице возится... Я почему так подробно нашу диспозицию разъясняю, батюшка, — звонки телефонные со двора, когда гром поутих, мы затем все одновременно услышали. Так, на пределе слышимости — но все-таки. И как обухом по голове: откуда ж тут телефону взяться? В доме телефона нет, это точно, соседние дачи заброшены, из машин наших мы трубки свои позаби­рали, да и звонок этот чертов, хоть и чуть слышный, а, чтоб не соврать — совковый, медный он, как в учреждении... Выходим под дождь, рассредоточиваемся по ого­роду, башками крутим, и тут один из моих архаровцев на нужник показывает в углу двора — вот он, мол, источник напряженности. Подбираемся к нужнику, и точно — звонки как будто громче делаются, локализуются, говоря языком науки, в простран­стве. Ну, открываю я дверь, свечу для верности фонариком, и... ничего! И вверх свечу, и вниз, и по углам — ничего. Пуст наш нужник! Не в смысле дерьма, конечно — этого там по самое очко налезло, дышать нечем, — а в смысле источника напря­женности. А звонки-то продолжаются, батюшка, и, сказать, с такого расстояния, что... ну вот как я перед вами сижу, ей-Богу!.. Что делать?.. И тогда повела меня не­легкая в очко заглянуть... <смех, покашливанье, негромкий звон стекла> (Æ) ...вот как на духу, батюшка!.. Говорю вам: хвост наподобие крысиного, но толстый, как канат, волосатый, розовым просвечивает и, повторяю — с розовым шерстяным бом­бончиком на конце, как на шапке вязаной!.. Видите у меня эту прядь на макушке? седую?.. нет, вот здесь, справа?.. Это после нужника... Надо было фотографию захва­тить, но, по правде, думал я, что обойдется и без нужника... Ну, да коли начал, так скажу еще кое-что. Помните кусок тот, который мы от порога отодрали? — так вот после биологической экспертизы его... в общем, на кусочке этом и вовсе в уме по­вредиться можно было, да... <по­мехи, пробел в записи 19 секунд>

...нет, все эти материалы анализировались потом, с исчезновением министра МПС и одного из начальников управления в Кремле, а после исчезновения моего шефа мы конфисковали у журналёров и оригиналы... (Æ) И вот вы все-таки изви­ните, батюшка, но интересная петрушка получается: там, значит, в Москве у нас, все вверх тормашками летит, да и не только у нас, а вы тут и не знаете ничего, как у Христа за пазухой... только вот не надо про состояние души и духа... я не об этом... Умный — это тот, кто выберется из дерьма, а мудрый — кто не попадет?.. Ну, не так, так примерно так, что вы, в самом деле... можно подумать, что под вами и земля неземная... <неразбор­чиво, смех> Ну ладно, на чем мы остановились?.. На журнали­стах... Так, видеоматериалы мы у них конфисковали, но толку — я имею в виду, практического толку — в этих материалах ноль... Ну представьте: идет себе человек по коридору в Думе. Или в Кремле. Ну, министр. Даже сам, черт с ним. Ну, может быть, не совсем обычной походкой. С бодуна, там, или перенервничал — с кем не бывает? Обходит препятствия, которых нет, не замечает никого, налетает на стулья, пытается войти в помещение не через дверь, а через стену. Я понимаю, какие сокро­вища тут может накопать психиатрия или оппозиция, но что прикажете делать со всем этим нам? Хорошо — люди эти впоследствии исчезли, и что? Приставить на­блюдателей к оставшимся? Но ведь все пропавшие никоим — никоим! — образом не проходят по категории «ушел и не вернулся». У них категория как раз противопо­ложная: «ушел, чтобы наверняка не вернуться»... Где мотивы? — спросите вы. А не знаю. Не зна-ю, батюшка. Чтобы человек, находящийся на вершинах власти, в один прекрасный день вдруг бежал тайком, на попутке, на вонючую дачу к ненавистному свекру — к этому, если постараться, еще можно пришить мотив. Но чтобы примеру этого человека затем последовали другие? Нет, увольте… <глухой удар, по­мехи, про­бел в записи 15 секунд>

...на чеченов сначала. Или на Саддама — тоже были наработки. Ну пред­ставьте — тормозится с груз с двадцатью тоннами высоколегированной листовой стали, которая иначе как для производства ракет и не используется... (Æ) Нет-нет, батюшка, я имею в виду эту конкретную марку... Конвориует одно из наших подраз­делений этот КАМАЗ, а через полчаса такую, простите, клизму нам вставляют по правительственной, что поначалу решили мы, что кому-то из смежников концы под­рубили. Ну, конечно, КАМАЗ с водителем и сопровождением на прежнее место ото­гнали, сделали всем ручкой, миль пардон и т.п., но что-то не показалось там моим ребятам, приставили они за грузом негласное наблюдение. И что вы думаете? Все двадцать тонн — копеечка в копеечку — не на границу с Азербайджаном или с че­ченами, а прямехонько в Первопрестольную!.. (Æ) Не-ет... У нас есть несколько ящиков, которые занимаются ракетами, но поставки комплектующих у них — по со­вершенно другим каналам. Я вам говорю... Ох, там вон у вас завернулось, батюшка... ага... вот так... (Æ) Дальше, разумеется, груз мы пасти не могли, и дело кончилось устным докладом шефу. Однако листочки эти легированные я всегда в уме про себя держал, на всякий случай... А тут и пленочки наши конфискованные подвернулись... Жена спикера на одной из кассет, где имярек ее дает не то последнее, не то предпо­следнее интервью, узнала ихнюю гостиную на правительственной даче, но, говорит, что-то все тут перекособочено. Да, перекособочено... Мы быстро на дачу, и — нате вам! — под дубовой обшивочкой в комнате — листовая сталь! Все стены заделаны, даже потолок!.. Он, наверное, сам листы пристреливал, потом обклеивал поверху де­ревом... Почему — сам? Да потому что через ж(Æ)у все!.. ой-п... (Æ) ...же — переко­собочено!.. А в одном месте, видать, и палец себе пристрелил — кровь была... Тогда-то наша версия о... <короткий посвист> и дала крен. Имярек — фигура, без сомне­ний, влиятельная. Но на одном его влиянии такую поставку было не потянуть. Ни­как. Я имею в виду — с таким прикрытием. Значит, если и рехнулся он, то не в оди­ночку, а с сообщниками. <пауза, шум зажигаемой спички> ...Что, простите? — как часто? Не знаю. Этой информацией, как говорится, не владею. Да и кого еще ши­зофреником считать — тоже, знаете, вопрос... Хотя, есть тут у меня одно соображе­ние. По личным, так сказать, наблюдениям... Вам, батюшка, наверное, известно вы­ражение — не от мира сего?.. (Æ) Ах, ну конечно, пардон... Так вот и все они, ба­тюшка, зачерпнушие этой самой власти, все абсолютно — не от мира сего. Говорю вам... Как бы это... что власть — богодухновенна? Всякая. Богодухновенна... [сло­веч­ко...] Так вот, может быть, это оно самое и есть... Правда, сами они это вряд ли сознают. Да и не нужно им... Что, не согласны?.. Серьезно?.. Что? — где читал?.. Ха-ха-ха!.. Ну тогда, чтобы не быть голословным — примерчик. Знаете, как Черномыр­дин — еще в премьерство свое — назвал землетрясение в Нефтегорске?.. ну да, ко­гда весь город накрыло, в 95-м?.. Нет?.. (Æ) Аварией, батюшка. Аварией... Вы ду­маете, это оговорка? Я думаю, нет... Кстати, и эта запись у нас имеется... (Æ) ...Горба­чев вам не слава Богу... После 85-го три или четыре года, мудак, по телевиде­нию ленинские похороны гонял. В смысле гласности, возврата к ленинским принци­пам и так далее. Как ни двадцать первое [января] — сбор, твою мать, пожалуйте, граждане, на процессию! А на деле что? А на деле, б(Æ) ...всей страной четыре года подряд хоронили систему... Ну и... (Æ) ...слов нет, замечательно! И как вы это себе представляете? — заявляемся мы к без пяти минут вдове министра и начинаем отди­рать обшивку стен... Да вы, батюшка, троцкист. Ей-Богу... (Æ) Ну, извините... изви­ните... К слову пришлось. Ну что вы, в самом деле... опять брызгаетесь... Вы, между прочим, при встрече и вовсе мне на погон плюнули. Я ж ничего... Давайте вот так... Нет, протяните... надо зацепиться... вот так... Готовы?.. <пау­за> Разбиваем... уф-ф!.. (Æ) Сложно, все-таки, с вами, батюшка... Не сложно, а... Тут у вас одно, там — дру­гое... [Раздельный] вы какой-то... Что-что? Дискретный?.. Это почему?.. Хим­фак кончали?.. В каком году?.. Вы подумайте!.. А что же в батюшки понесло?.. <неразборчиво> (Æ) ...крестным анализом. Пленку эту в конце марта получили практически все каналы. Однако на первое апреля пустить в эфир решились только два... Да, в ДАТовском формате... (Æ) Говорю вам — совершенно бесплатно!.. Нет, я лично смотрел ее у себя в кабинете по видеку... Вкратце так: [бо­гатая] сдавшая на оба по­лушария мамаша проводит в усыпальницу умершей дочки телефон. Не голый там аппарат, а самый что ни на есть настоящий, подключенный, абонентская плата на сто лет вперед, с автоотвечтиком, функция hands-free, и прочая... Подается вся эта ахинея в стиле «Баек из склепа»... <голос — неразборчиво> Что — склеп?.. Какой формы склеп?.. А черт его... какая разница?... (Æ) ...помню... Мраморный. С колон­нами. Архангел у входа... (Æ) ...охранял?.. Архангел, что ли?.. Может быть. Не знаю... Да — с мечом... (Æ) Господи, а магазин-то тут при чем?.. Как?.. Магазин — по-поль­ски «склеп»?.. И что?.. Ну, был там через дорогу магазин... (Æ) Стоп-стоп, батюшка, давайте не отвлекаться... Если мы сейчас начнем влезать в детали, то не кончим до морковкиного заговенья... Ну так вот: звонит, значит, мамаша как-то по этому телефону... Что?.. Да какая разница, какой номер?! Ей-Богу, пугаете вы меня, батюшка... отдайте сигареты... фуй... минутку... (Æ) ...и не скажите — если после смерти родного человека у вас имеется его телефон... который, так сказать, всегда у него под рукой... Есть тут некоторая... если не возможность, то неопределенность... да... [в] общем, никто не отвечает, длинные гудки, мамаша, как обычно, распускает сопли — доченька, любимая, и так далее... а на том конце — дзинь! — снимают трубку... (Æ) …распечатку. Под крайним грифом… (Æ) …ну так вам сразу и вос­кресла... Была проверка, склеп вскрывали — ничего... Ну, в смысле, на местах — и тело, и телефон... Дело не в этом... Ведь с самого начала перед нами не ставилась за­дача искать телефонных хулиганов... (Æ) Да и что это, к черту, за факты: кристалли­ческая структура кабеля, химический анализ воздуха в помещении — до и после звонка, математический анализ номера... (Æ) Нет, ба­тюшка, и не просите. Не скажу. Это, между прочим, и в ваших собственных интере­сах... Что?.. Ха-ха!.. Да нет там никаких шестерок! Ни трех, ни двух, ни во­обще од­ной. Обычный московский номер. Правда, некоторые наши академики уже расписы­вают его частью (Æ) функции... дай Бог памяти — использование вероятно­стной матрицы?.. черт его... Не помню... но тут у них получалось... хм... Вот, напри­мер. Ос­вальд, по их версии, был делящейся эмуляцией Карамазовых... чуть ли [не направ­ленного] действия... Какого из братьев?.. Да я ж говорю вам — делящейся... стре­ляли-то с трех сторон... <ше­по­том> …по нашим-то данным, батюшка, он наот­рез от­казывался от снайперской винтовки — топор ему подавай, и все тут... с чего бы это?.. И уж академики никак не могли этого знать — про топор, в смысле — заявляю вам с полной ответственностью. Ни­как... (Æ) А вы попробуйте сделать перестановку. Ли Харви Освальд — да? А теперь так: Харви Освальд [ли]?.. Спрашивается: кому из американцев вообще могло прийти в голову этим заниматься?.. К слову, а вы знаете, что мы получили, когда со­вместили схему расположения [Освальдов] в Дал­ласе с картой [Бе]рмудского Тре­угольника?.. Нет?.. А я вам скажу... минутку... Под­виньте скатерть... стакан сюда... так... нет — бабу сюда... (Æ) ...окститесь! Вы в своем уме — Троица?!. Вы что?.. Во-первых — Карибское говно было — не плюйтесь, — годом раньше, а во-вторых — Куба вот здесь, левее... в смысле — правее... То есть?.. (Æ) «Ма­рия Целеста»?.. (Æ) А что?.. Корабль дураков?.. Это когда в двадцать втором философов эвакуировали?.. Ну и?.. (Æ) Да вы хотя бы вспомните своего люби­мого — и, между прочим, тоже [эвакуи­рованного]... этого — Бердыева?.. Бердяева?.. «Божие в России воздавалось кесарю» — так?.. И что?.. Да-да — как прикажете это понимать?.. (Æ) Вот поэтому и Христу, вот поэтому и машине православия у нас все­гда предпочиталась Богоро­дица... Молодчина, батюшка... Однако с тем и получите — раскол XVII-го расщели­ной в XXI-м — мы, которые никогда не воздавали божие Богу, иначе как в скиту или в яме, теперь мы лишены даже того, чтоб воздавать бо­жие кесарю… (Æ) То есть — какими затратами?.. В смысле — потерями?.. (Æ) Ну, разумеется — никакая гармо­ния не может быть оплачена слезой ребенка, т.д. и т.п... Но что, батюшка, если бы вам было предложено следующее: тотчас, в случае поло­жительного ответа вашего, воскреснут все убиенные, все сгинувшие в бойне наших демократических приклю­чений, но вы будете вынуждены отказаться и от прочих приобретенных благ — от свободы слова, вероисповедания, частной собст­венности, так далее — и вернуться, образно говоря, в казармы тоталитаризма? Ка­ков-то будет ваш ответ? Плюнете ли вы на гармонию — «кото­рая не может быть оп­лачена слезой ребенка» — и начнете говорить, что свобода требует жертв, крови, т.п., или — со­гласитесь? И какой строй в этом случае будет признан вами гуман­нейшим — тот, при котором экономически активных граждан сажали, или тот, при котором их рас­стреливают и забивают на­смерть железными прутьями в их собствен­ных подъездах? А, батюшка?.. (Æ) ...[отв]лек­лись... А насчет кухарки скажу — не ставить у власти, спаси Боже, и не учить ее управлять государством, а учить власть смотреть на са­мое себя глазами кухарки... Вот затея Ильича... И тут, ко­нечно, ему было не до фило­софии... Не пони­маете?.. (Æ) Ну, мы еще к этому вер­немся... «das Pathos der Herr­schaft»?..[1] Не знаю... Сегодня тут... не пафос, а, скорее... какие-ни­будь су­мерки. Ну, что-то в этом духе... (Æ) Да, по-английски — twilight... Или же — как безумие, ба­тюшка. Но не в том смысле, что у властей предержащих съехала крыша, а в смысле сущностного при­знака, что ли... То есть сталинские чистки в этом смысле были, кроме всего прочего, борьбой с безумием... Ну вот пред­ставьте: вы не умеете водить автомобиль, и вдруг оказываетесь в кабине гоночной машины, кото­рая несется с бе­шеной скоростью по трассе. Представили?.. И что?.. А вот что, ба­тюшка... Вариант первый — он же по­следний, как говорится — у вас кре­нится крыша, и вы погибаете вместе с машиной... (Æ) При чем безумие?.. А вы нико­гда не пытались квалифици­ровать смерть сума­сшествием?.. Ну да, конечно — мир иной, райские кущи, явление пред очи Господа, и так далее. Все это понятно. А вот так, чтобы оценивать смерть как начало сума­сшествия?.. Вы хотя бы вспомните этого... Павла... <голос — нераз­борчиво>... Да-да — апостола, пардон... «Пре­муд­рость мира сего — безумие пред Богом» — его?.. Ну так вот: чтобы пред­стать перед Богом, че­ловеку, помимо того чтоб умереть, еще не­обходимо сделаться безумцем... А все эти чистки, признания в антисоветских заго­ворах, в сотрудниче­стве с марсианскими разведками — все это не более чем невин­ные рационализации следст­вия. На самом деле Сталин боролся... <про­бел в записи 8 секунд>

...чертей... И вы хотели, чтобы это предъявили народу? Что враги народа на самом деле бежали не возмездия, но — власти?.. <пробел в записи 22 се­кунды>

...секретных протоколов... Так что кухаркины дети во власти, батюшка, — это далеко не то же, что кухаркино сознание, кухаркино видение власти [кухар­кино кино — (?)]... Да и кстати, с чего вы взяли, что я считаю эту ленинскую доктрину безоши­бочной?.. Она <очевидно, ошибка согласования>, разумеется, понял многое, но не все, да и сам был на пороге затмения... Не говорите... «Мальчики кровавые в глазах» — это, уверен, исключительно русское ощущение власти...

(Æ) ...сьте — основной [прин­цип] государственного строительства на Западе — по сути, выхолащивание из власти человеческого начала. Всякой, если угодно, от­ветственности. Духовной, душевной ответственности. Не сочтите за каламбур, ба­тюшка, но власть у них — это только возведенная в закон презумпция личной безот­ветственности... (Æ) …не власть закона, но закон буквы, закон убывания, закон изы­мания совести из всяческих процедур по принятию решений... (Æ) …нашего при­жмешь, так тот хоть краснеет, глаза прячет… (Æ) ...чем вы говорите?! Да они не то что за Вьетнам не собираются извиняться — они в большинстве и Хиросиму счи­тают по сей день правильным решением... А Югославия?.. (Æ) Что — покаяние?.. Ха-ха-ха!.. Ну, насмешили... в английском и слова-то, по-моему, такого нет... с вами не соскучишься... (Æ) Нет, con­fession — это «при­знание», «исповедь», а repentance — «рас­каянье», словечко, скорее, для процессуального употребления... (Æ) ...[еще] раз: ихнее — да и наше тоже — сюсюканье по поводу преемственности власти на Западе, о преемственности исторических традиций и так далее — на поверку не что иное, как та же презумпция безответственности... <голос — неразборчиво> А вы, скажем, попробуйте представить, как можно быть убежденным противником смертной казни и изобретателем электрического стула одновременно, и получите разгадку этой са­мой сказочной преемственности... (Æ) Да, Эдисон... Стул — его, а лампочка... <губ­ной звук, вздох> не помню. Не то Веревкин, не то Рубашкин. Не помню... (Æ) А я и не говорю, что это плохо. (Æ) Ну и что — что взяток не берут?.. Вот вы, наверное, тоже не берете... (Æ) Господи, и что же: ответственность — это только страх ока­заться за решеткой?.. А что?.. Что — ад?.. Да они давно уже списали его на какого-нибудь Гегеля... то есть... <в сторону> а это — откуда у вас? (Æ) ...бся — Брейгеля... Или этого... «Зем­ную жизнь...» ...черт... Да хорошо, хорошо — на Птолемея. Какая разница. Птолемей так Птолемей... «Зем­ную жизнь пройдя до половины, я оказался... в сумрачном лесу...» <ка­шель> Хорошо...

(Æ) ...термин — работа актера с невидимыми предметами. Пациент спотыка­ется о несуществующие предметы, невидимые препятствия и так далее... (Æ) Воз­вращаясь к этой теме, батюшка, скажу, что душевнобольные — я специально венти­лировал вопрос — подразделяются в общем на две полярные категории: одни соз­нают свою болезнь и желают излеченья, другие несут ее как знамя — они ставят ди­агноз миру, а не наоборот... ну, исключая, разумеется, полных дебилов... Однако на­шего пациента можно отнести и к той, и к другой категории. Он знает, что болен, он сам обращается за помощью, но вместе с тем считает, что болезнь его следует не столько лечить, сколько — пропагандировать. Это его собственное заявление... Вот распечатка. <шум бумаги> (Æ) …тэк… целый мир. Он прозрачен для вас, и не про­зрачен для моего осязания… тэк… Ага: поверьте — огромный, необъятный мир, как наш. Но мы не научены видеть его... (Æ) ...сеансов врач видит... цитирую: побе­лев­шую, геометрически расплющенную кожу ладони, так, будто в руке у пациента за­жат кубик горного хрусталя... (Æ) Впрочем, как вы уже, наверное, догадались, па­паша, медицина посильна объяснить и это явление — ну, в духе стигмат на коже христианских фанатиков и тому подобного. Поэтому описание мира, в котором на­половину пребывает наш пациент — картины этого мира являются ему во сне и во время сеансов гипноза, — составляют только историю его болезни... Пациент: «А знаете, ведь там, они — вы понимаете, о ком я — тоже изучают меня. Там я для них — такой же пациент, как и для вас». Врач: «И они вас лечат?» — «Нет. Они считают меня неизлечимым». — «Зачем же, в таком случае, им изучать вас?» — «А за тем же, за чем и для вас». — «Не понимаю». — «Прекрасно понимаете». — «Ну хорошо. А что будет потом, как они закончат изучение?» — «Они убьют меня. Та­ких, как я, в их мире убивают золотыми пулями». — «А мы бы застрелили вас серебряной?» — «Нет. Вы меня заколете». — «Чем — ритуальным кинжалом?» — «Нет. Стеклянным шпри­цем»... (Æ) ...исчезает. Два дня не приходит на лечение. Находят его в больнич­ном морге с чужой биркой на ноге... э-э... на оцинкованном прием­нике в ряду прочих тел, головой к стене, между тем как остальные — ногами... так... показания сторожа, дежурного врача... обирание трупов... тэ-тэ-тэ… Вот: во время вскрытия из сердца извлечен фрагмент желтого металла цилиндрической формы, предположительно — пуля, хотя ни огнестрельных, ни вообще сколько-ни­будь значительных повреждений области околосердечной сумки, самой сумки и в целом кожного покрова у потер­певшего не обнаружено... Не обнаружено, батюшка. (Æ) ...разумеется — золотая. Ка­кой-то там пробы. Но дело не в этом. Вернее, не только в этом. Вы, как химик, должны знать, что выстрел, помимо всего прочего — это еще и реакция окисления. И что продукты сгорания пороха должны оставаться не только на пуле, но и в месте, где эта пуля оказывается после выстрела. Однако же ничего подобного не было об­наружено ни на этой чертовой пуле, ни в тканях сердца... <голос — неразборчиво> И как вы себе это видите? Я же говорю — ника­ких повреждений. А для подобной опе­рации, насколько я знаю, потребовалось бы не только поработать скальпелем, но и вскрывать грудную клетку. В любом случае, были бы швы... Да и к чему, согласи­тесь, понадобилось разыгрывать этот спек­такль?.. (Æ) Нет, я сказал «были бы швы», а не «бы­ли бы ж вы», батюшка.[2] Слу­шайте...

(Æ) ...думаете — не обращались?.. Да вы, батюшка, можно сказать, моя по­следняя инстанция... (Æ) ...же эти вуду-шмуду, розенкрейцеры и прочие мудаки, про­стите — говно полное. С одним сатанистом у нас вообще анекдот вышел. Его к моим ребяткам доставили, потому как, по оперативным данным, в его шалмане считалось, что адские врата на земле маскируются под канализационные колодцы... Ну, мы ему маску на рыло и — в качестве следственного эксперимента — в говно... (Æ) Ага. В нужник. В тот самый... (Æ) ...нахвата­лись, а чего — и сами толком не знают... Алхи­мия, таро... Нет, что-то во всем этом есть, но нет, батюшка, чего-то главного. Думаю, и сами они это чувствуют. Это, знаете, как в детстве я мечтал научиться играть на аккордеоне и был уверен, что стоит только особым манером наловчиться раз­двигать меха, как музыка польется сама собой... (Æ) …интересное — сатанист-то наш потом в кришнаита переквалифицировался… (Æ) …на улице. Меня в упор не узнает, сам в простыне, на носу полоса мелом, книжки свои тычет, бенгальские огни, а я в штат­ском, чего ж, виду не подаю, внимаю... (Æ) Господи, батюшка — мяса жрать не по­лагается, трахаться (иначе как с женой для продолжения рода) тоже, спиртного ни-ни, даже чаю нельзя. Спрашиваю — а почему чаю-то нельзя? — А нельзя, и все. Со­держит такие-то вещества. — Какие? Галлюциногены, что ли? — Вроде того. — А что мне за это будет? — А будет вам за это реинкарнация на одной из райских пла­нет. — А откуда ты это знаешь? — А оттуда, мол, что достиг абсо­лютного знания. — А что ж это значит — знание твое? — А значит это следующее: гундеть мантры с утра до ночи, возносить какую-то верховную лич­ность и продавать бенгальские огни... Потом, под конец уже, интересуюсь у него: и как же это быстро ты, молодец, достиг своего абсолютного знания?.. Что бы вы ду­мали? — за десять минут. Сни­зошло, говорит, после первой мантры с горохом... Словом, харе — рама, батюшка, и катится весь ваш жизненный опыт к чертям со­бачьим. Раскрыл книгу на последнем слове, ага — «ко­нец» — и все ясно. И достиг абсолютного знания. И до­пущен к го­роховой каше, к тому же... (Æ) ...но это, знаете, вот что: не верю в телеги, подвозя­щие хлеб человечеству... (Æ) …забрал, батюшка, забрал… Приехали к нему, а там, не поверите, — дети, ей-Богу, трех и пяти лет, грязные, голодные, укроп жрут... та­раканы всюду, потому как и тронуть нельзя, святая святых... Что же это ты, говорю, гнида вегетарианская, своей верхов­ной личности про детей ничего не за­молвишь? Что же это они за твои путешествия по райским планетам расплачиваться должны?.. Уж лучше бы ты, мудозвон, как раньше — в дерьме, кверху ж(Æ)й вместе со всем своим кабаком, у(Æ)ще… (Æ) простите…

(Æ) ...дочь министра МПС. И это еще до того, как он сам исчез, потому и по шапке все получили, что наблюдение за домом было установлено. (Æ) ...весь в мыле, красный — дочь украли, выкуп три миллиона. Если не заплачу — письмо вот — по­лу­чишь расфасованной по почте, точка. (Æ) ...штурма взяли. Все, простите, обо­сран­ные, батюшка, смотреть противно, а девчонка жива-здорова, еще и улыбается, так и не поняла, видать, ничего... Вернули, как говорится, в полной сохран­ности... (Æ) ...а к тому, батюшка, что через три дня после ее освобождения наш сча­стливый папаша получает по почте посылочку... (Æ) ...даже для нашего патолого-ана­то­ма... исключи­тельно кусками, которые опознать можно — ну, по родимым пят­нам, по родинкам... (Æ) Так дочка дома же была, в соседней комнате играла! (Æ) ...в посылке?.. А не знаю. До сих пор не знаю, батюшка... <шум зажигаемой спички> И знать не хочу, сказать по правде... Все родимые пятна, родинки — один к одному. С ума сойти... Да и не только пробы крови — анализ ДНК, все — один к одному!.. (Æ) ...знаете, если бы даже и близнецы были, то все равно невозможно, чтоб до послед­ней родинки. Да и не было у них близнецов... Впрочем, это еще цветочки. Через не­дельку просится ко мне на прием наш судмедэксперт — старик в должности лет со­рок — и докладывает подшофе следующее: как раз на выходные, в жарищу, сло­мался у них холодильник, и большая часть... материала... ну, испортилась... а нашей посылочке — хоть бы хрен. И что? — спрашиваю... А то, говорит, что не по нашему ведомству заказ. В ка­ком смысле? — говорю. Ну, говорит, не материал это. В смысле — не человеческое... А что же?.. А то, говорит, о чем не имею ни малейшего поня­тия. Но не человеческое, и все тут... Про какие-то реакции рассказывает, про микро­скопы, [про]бы, что, мол, с этой стороны все как раз в норме, а я сижу и думаю — приехали, господа хорошие. (Æ)здец.

(Æ) <паясничая, детским голосом> {...проба гроба... раз-раз...}

(Æ) ...пулю. Ту самую. После повторной экспертизы наши академики чуть не подрались... Золото-то золото, батюшка, но с примесями... одно помню — какой-то не [отк]рытый еще металл, с атомным номером не то 115, не то 120... (Æ) После этого и поспело указание на разработку по всем случаям хищения эр вэ <радиоак­тивных веществ>... Что бы вы думали? Через день принимаем звоночек из одного подмосковного монастыря. Не скажу какого. На церковном погосте пару месяцев на­зад там схоронили одного из столичных авторитетов. Не скажу какого. Радиоактив­ный фон в районе монумента не то чтобы аховый, но порядочный. В принципе, мо­нахи еще раньше стали бить тревогу, но в местном УВД рты им позакрывали бы­стро. Да что монахам — и нам было начали заворачивать оглобли. Не поверите, ба­тюшка: столичная братва во главе с местным архиевреем <очевидно, ошибка речи, немотивированный окказионализм> и с операми обороняли могилу до последнего. Ну да Бог с ними... Выкапываем, значит, гроб, сбиваем крышку, а старичок наш суд­медэксперт, мудак, тут начинает крыть покойника по матери. Испугал всех чуть не до смерти, черт. Поперву решили мы, что знал он авторитета при жизни и тот ему чем-то насолил... Что такое? — спрашиваю. А ничего, отвечает, все то же самое... Как так?.. А вот так — не покойник это... Как не покойник? Вон и бра­т­ки его за ог­радой топчутся... А не покойник, и все, говорит. Не может быть покойником то, что никогда и не было живым, что мёртво от века. И идите на хрен вместе со своими братками... Подзываю бандюг — ваш?.. Наш, отвечают, хотя и не подходят близко, ворочают носами... Я опять к старперу: прижизненные свидетели, пожалуйста. А он глядит на меня, как на малолетнего, головой качает. На кладбище тишина гробо­вая стоит. Все на нас смотрят. Старпер, чувствуя это дело, поджигает сигаретку и инте­ресуется, — с ехидцей так, — когда, говоришь, уложили авторитета вашего?.. Два месяца назад, говорю... Вот, а теперь посмотри, голова елоховая, в каком со­стоянии тело. На ём даже пятнышка нет. Бабу на ём женить можно. В ём, голова елоховая, и кровь-то до сих пор не свёрнутая.

(Æ) {...усопла у сопла... раз-два...}

(Æ) ...скальпелем. Бандюги, которых опять за ограду повытолкали, чуть за стволы не хватаются. А ему хоть бы хны. Сдавливает руку вокруг разреза под сал­феткой, салфетку нюхает и на обозрение выставляет. Чтоб видели кровь. И тут же объявляет, зараза, — свежая. Нет, даже не так — свеженькая... У братков, у тех уже истерика, помрачение затылков, друг с дружкой уже перелаиваться начинают, в мыле все, монахи с операми их разнимают, архиерей кроет старпера, тот хохочет, ребятки мои с пушками наизготовку хмурятся, у авторитета шуйца наружу из гроба, в колокола где-то бьют, в общем — ад кромешный... Но, слава Богу, пар у братков вроде сходить начал, опять задружили они, заобнимались, денег монахам совать стали. Потом расселись по тачкам [с операми] и — ходу, так что пыль стол­бом. Ну, нам на кладбище трубить лишнего тоже, знаете, не очень — собрались скоренько, могилу огородили, авторитета в карету, и — фидерзейн. И только тут видим, что один из джипов бандитских на дороге стоит, прямо за кладбищем. Мы его объезжать — мама родная — пулевое отверстие в окне, в боковом справа. Пузатое, выходное то бишь. Внутри попса бубнит, но не видать ничего, стекла тонированные. Двигатель не заглушен. Обходим машину, а там — в боковом слева, водительском — входное. И степь с этой стороны дороги до горизонта. Ни куста, ни деревца тебе. Голая глина. Открываем дверь — салон в кровище, мозги всюду, водитель с дырой в башке. Меня аж замутило. Зову я старпера и в приказном порядке ему — устное заключение о смерти, результаты через десять минут. Сам прохаживаюсь возле машины. Старик заглянул в джип, поводил носом, покряхтел, и кличет меня. Смотри, говорит, и пока­зывает на мозги... Ну, говорю... Не «ну», говорит, а смотри внимательно. Здесь на обшивке расклеено больше килограмма, то есть почти целиком содержимое черепа. А у этого, — показывает на водилу, — все на месте, и даже две лишние дырки... И что? — говорю... А то, говорит, что все это не то. Муляж... Так и сказал — муляж... Меня уже колотить начинает, хочу закурить и не могу, руки как чужие. Хлопцам своим, чтоб не стояли зря, даю задание искать пулю, запротоколировать все, а сам отзываю старпера в сторонку и спрашиваю, что он думает обо всем этом. Помолчал он, пожевал губами, и рассказывает такую историю. В войну, во время оккупации, работал он в краснодонском морге... Да-да, там, где «Молодая гвардия» и прочая... Работы, говорит, не было почти никакой — ну, фриц, полицай какой-ни­будь трава­нётся, да раз любовницу губернаторскую привозили утоплен­ную. В санитарах, кроме него, ходил еще один еврей, но это, что называется, сверх штата, прибившийся. При­строила чья-то добрая душа. Немцы-то в морг и не сова­лись почти, побаивались за­ведения. Так вот еврей этот, пусть и не дурак, но тип оп­реде­ленно тронутый был, не в себе. Однажды, например, после вскрытия какого-то ун­тера, как был в окровавлен­ном фартуке, бросился на шею дежурному по коменда­туре и просил у него прощения по-англий­ски. Ну, это ладно. Дежурили они как-то ночь — ждали материала из кара­тельной экспедиции. Выпивали, конечно. А потом еврей, по выражению старпера, «вышел». Отключился, то есть… Ну, представьте: сидят себе люди, беседуют, и вдруг один из них — уставился в стену и не дышит. В ауте, в общем. По десяти, по двадцати минут иногда бывал так в отлучке. И надо ж тому случиться, что как раз в это время привозят немцы тело… (Æ) …прямого попадания мины. Ниже грудной клетки и не было почти ничего, так, ошметья на столбе... Старпер справля­ется через толмача: почему к нам? Мол, в гроб его и с глаз долой. А ему в от­вет: жи­вой... (Æ) ...этот жанр уважает, отвечает в том духе, что тогда тем более надо было не сюда, а занимать очередь к фельдшеру через дорогу… (Æ) ...ться фрицы, со­провож­давшие тело. Поджилки у всех трясутся, — кто пердит, кого мутит, орут на всю ива­новскую, а переводчик [через платочек] объясняет: что нужно выяснить не то, по­чему это мертво, но противоположное — отчего это живо при стопроцентно смертельных выражениях[3]. Тут и заявляется на сцену наш еврей. Своим ходом, хотя и явно не «во­шедший» еще. В отключке. Не замечает никого, кроме (Æ) на столе. Что-то бормо­чет. Обходит стол, вроде как прицеливаясь, и — [аки] Илия-пророк на от­рока — плашмя... (Æ) Старпер говорит, что впервые в жизни понял тогда, что зна­чит — по­темнело в глазах. Говорит, и сам отключился на несколько секунд. А все дальнейшее помнит с момента, когда немцы начинают ломиться обратно в двери, и один из них, волоча автомат, держится сзаду и спереду между ног... <пробел в за­писи 12 секунд>

...Гансом. Попал он, по словам храброго Гюнтера, под партизанский миномет. Погиб, то есть. Все это, опять же, по-английски. В смысле — по-анг­лийски переска­зывает старперу еврей. И как шли они балкой, мимо шахт, и как дружок его из Цос­сена мозоль себе отстрелил, и про берлинскую Олимпиаду 36-го года, и как в районе первой-бис засекли плоских людей с флагами и листовками. С этих [мо­ло­ко­сосов] гвардейцев все и началось, говорит. Через них партизанам ложная наводка прошла, и вместо того, чтоб оприходовать заявленную партию, те отделали живых фрицев из группы сопровождения. Ганса в их числе. Немцы, разумеется, в долгу не остались, и пока радисты выясняли что к чему, уложили апачей всех до единого. Однако затем встал вопрос: кому обрабатывать прибывшую партию? [Хоть и без запаха, но график есть график, и следуюшее пополнение — через неделю.] Ведь не самим же? А это, батюшка, целый эшелон. Шестнадцать вагонов, ранее планировавшихся под откос, как одна копеечка. Храбрый Гюнтер и брякни по рации губернатору: а не привлечь-де, партайгеноссе, напортачивших? кашу заварили, пусть сами и расхлебывают. Гу­бернатору мысль понравилась. Там же, у первой-бис, и сколотили из комсомолосов <?> первую спецбригаду, Truppjugend[4]. Помогли [до]расклеить листовки, поотби­рали флаги, вооружили на скорую руку, и — в лес... (Æ) ...сложности. Единственное условие, что по крайней мере девяносто пять процентов смертельных повреждений должны приходиться не в спину, а во фронтальные области. Ну, чтоб на родине не возникало подозрений в трусости и тому подобном. Таким образом, в задачу моло­кососов входило стрелять только с обозначенных позиций и не заходить с тыла. Ос­тупившихся лишали довольствия, вымарывали из списков [жертв]... (Æ) Нет-нет, с этих пор поезда пускали под откос сами… С апачами договариваться стало невоз­можно, да и на фронтах обстановка изменилась... Ну представьте: за каждый спу­щенный эшелон они требовали уже не облав или артналетов, а карательных экспе­диций. Так что, батюшка, можно сказать, молодцы наши подоспели кстати. Как го­ворится, не было счастья... (Æ) ...немцев пополне­ние [племя младое] не то. Далеко. То без­рукие, то безногие какие-нибудь. Арийцы хреновы. Не материал, а наброски. Гово­рят, и безголовые попадались… но что обескровленные все почти на сто про­центов — это да. Пальнешь в такого, а из него не то черт-те пыль какая выходит, не то зыбь. Кровь с тех пор доставлялась отдельной спецтарой, по цистерне на четыре эше­лона... Ну и в морге работы, конечно, прибавилось. Слава Богу еще, более-менее ре­гулярно на фронты стали поступать «катюши», бомбардировщики новые, — про­цент (Æ) и прочих с утратой конечностей на выходе резко повысили... (Æ) ...[не] по­ве­рите, — под график соседнего фронта! Вот вам крест! До самого Жукова дошло! <смех> (Æ) ...тись или местным иссечением краев, или внедрением [инфильтратов], но не по целым же конечностям приращивать! А молодцы-то наши — молодогвар­дейцы! — уже до того поумнели, что спецоперации свои стали проводить прямо в прозектор­ской. Благо стены кирпичные. Ганс, что жил у еврея на стенде, и тот от возму­щения рогожей отгораживался. Еврей со старпером тоже одно время повоз­мущались, покричали, а потом плюнули и даже выгоду свою нашли — помечали ме­лом места для ранений, чтоб кровь удобней прокачивать было... (Æ) Вот-вот, и я в том же духе к старперу: как, мол, насчет исторической правды, героев подполья?.. Правды? — переспрашивает, — а что это такое — правда твоя? Сам же, подумав, и отвечает… (Æ) …в общем... А морг-то крохотный, как они в нем помещались? прямо — прозек­торская, налево — подсобка с гансовым стендом, вправо — красный уголок. По не­знанию направо я было подался, а там старуха с алюминиевой клюкой, прыщи плос­когубцами давит. Меня увидела, обмерла. Что это? — говорю. Так, — отмахиваются, — на полставки. Не нехристи ж. Блюдем божеское. После и пускаем до кучи. Смерть фашистским оккупантам, по табели, Зоенька... Так, думаю, но виду не подаю. Иду далее. В прозекторской чистота еще та. Столы мраморные. [Силы не­бесные.] Мате­риала — ноль. Стена восточная пулями порыта, но это вроде как рели­квия у них. Окна настежь. Хорошо-с. Встал у окошка, гляжу во двор, а у самого му­рашки по коже — это ж надо, думаю, укрепились, сволочи, корнями в землю пошли. Тут, слышу, из-за двери слева, которую за портретом Фадеева и не заметил поперву, ру­гань доносится. Голоса бабьи. Вроде как не поделили чего. Еврею, с лица сошед­шему [к двери пошед­шему], даю знак стоять, а сам приблизился... Ну, натурально: две девки за столом, друг в дружку головами уперлись, сопят, дуры, возят перьями по черновику... (Æ) Нет, ты только посмотри, Валя, ведь она не белая, — читает, наддавая локтем, одна [с такими прекрасными, раскрывшимися]… (Æ) черными гла­зами, что сама она походит на эту лилию, и подруга чуть не валится со стула, — то есть она белая, но сколько оттенков — желтоватых, розоватых, каких-то небесных... И чудная ты, Уля, ей-богу, — подхватывает вслед за ней высунувшая чуть скуластое и чуть курносенькое, но очень миловидное свежей своей молодостью и добротой лицо Валя, таки валясь со стула. Тут же, однако, вскакивает, блестя икрами, и лица их сходятся так близко, что дыхание их смешивается, и они прямо глядят в глаза друг другу...[5] Под евреем, слышу, половица петь начинает. Ну, я ему так кулаком... А в это время снова слышатся перекаты орудийных выстрелов. И первый эшелон арий­ского шлака, о чем девчата, конечно, не могут пока и помыслить, направляется к удаляющимся от него, расползающимся по наступлении гитлеровских орд, туман­ным границам рейха, — продолжает по черновику Валя и в то же время тянет из-под языка длинный черный волос, умудряясь следить за ним прекрасными, раскрывши­мися от внезапно хлынувшего из них сильного света, повлажневшими черными... (Æ) Нет-нет, говорит Уля, про шлак и границы вычеркни. Федя это не возьмет. И про глаза было. Отбей-ка лучше, Валюш, вот что. Во-первых, как осторожно на­щу­пывая поросшее дно [блин]… Убери на х(Æ)! Дура! …(Æ) так что стали видны края черных штанишек, я сделала еще шаг и, сильно перегнув высокий стройный стан, сводобной рукой подцепила лилию… ты… [ай] (Æ) …скотина!.. Пиши, что говорено!.. (Æ)ядь!.. <звук удара> …твою... (Æ) <задыхаясь>…во-вторых, как случилось невозможное… опять?.. (Æ) [нево]зможное: железобетонный копер шахты номер один-бис, могучий корпус которого, укрепленный двадцатью тоннами высокопривелегированной <?> стали, один из всех городских строений виден был по ту сторону шоссе, вдруг по­шатнулся... — про подземный удар и прочее добьем опосля, — а в-треть­их, [утрись, жопа] — что все это: и мчащиеся машины, и идущие, и т.п., и исчезновение копра, все это должно одним страшным, мгновенным впечатлением обрушиться на нас, и все чувства вдруг пронзит одно невыразимое чувство, — чувство разверзшейся перед нами бездны конца, конца всему...[6] (Æ) …д-дура ж ты, Вальк, — Кошевой это. Заика­ется он и седой. И шепотом [мне]: она, с тех пор как похоронку получила, не в себе. Нас-то, когда во фронт отправляли, все девчата из школы провожали. И у всех вроде как распределилось, кому за кем [убиваться]. Тосковать. Целовались. А Валька, кики­мора, смотрю, одна в сторонке так, машет платочком. В никуда. Пла­точком. Плачет. Ну и решил попрощаться с ней так, чтоб тоже ждала — все равно помирать, думаю, так пусть. Целовались. А эшелон буквально через станцию — пе­ред самым вакуу­мом, так, — обратно завернули. Она, конечно, сразу и до удовольст­вия так: вернулся, мол, родный. А я ей так: ты, Вальк, это брось. Задание у меня. Ну, и чтоб не убива­лась зазря, похоронку ей. Все такое... А со сталью история такая. Ею до меня Шульга занимался. Складировали ее временно в клубе «Краснодонугля», ко­гда ясно стало, что вакуум прет быстрей немцев и воронку придется вырабатывать прямо на месте. Но никто тогда еще не знал, в каком. И Шульга не знал. Открылось все совершенно случайно. И, как на удачу, под самым боком — там же, в парке, и шарахнула ка­верна. Прорыв, то есть. Шульга, значит, поднялся на вал. Майстер Брюкнер сделал знак рукой. Унтер Фенбонг поднял фонарь. Солдаты, ежась, суки, будто перед ними колыхалась вода, а не промозглая мгла каверны, шагнули вперед. Товарищи, сказал Шульга, прекрасные мои товарищи! Да здравствует великая Ком­мунистическая пар­тия, що указала людям путь... (Æ) …спотыкаясь, увязая и падая, молча взбирались на вздыбленные каверной валы земли. Они спрыгивали и пропа­дали в черно парящей мембране прорыва, иные молча, иные с жалобными возгла­сами. Солдаты, по-бабьи придерживая <сукно> и без того попачканные землей ши­нельные подолы, следовали последними. Замыкали операцию майстер Брюк­нер и унтер Фенбонг. И тогда Шульга, возвысив голос и уже прекрасно сознавая, что его нельзя слышать в запре­дельном пространстве канувшего парка, запел: «Вставай, проклятьем заклеймен­ный...» Валько низко подхватил. Все новые голоса, сначала близкие, потом все более дальние, присоединялись к ним в безлюдной мсте <?> ка­верны, и медленные волны «Интернационала» неслись из-под земли в евклидову темноту, тучами несущемуся над миром небу...[7] <пробел в записи 5 секунд>

...«трутся об ось медведи», батюшка, — со слов Кушака, не что иное, как евк­лидова инверсия «Интернационала», часть сложнейшего эсхатологического алго­ритма. Ночь — это тень Земли, обратная сторона Луны — другая планета, Солнце — плоское тело. Все в этом роде. Вышли на воздух. Ничего. [Улица и лица ухо­жены.] Далеко, спрашиваю, до каверны-то?.. Смеется... Да-к, говорит, это всё ж и есть уже, наверное, каверна-то. Глядите... А сталь? — говорю... А мы ею только центральную часть устроили, сколько хватило. Сначала собирались на первую-бис пустить, но от­советовали. Та еще история. Там до этого ж несанкционированный запуск был, на первой… помешанный один... Улька, фря, первая [фефёла], и отсоветовала... (Æ) ...том, что вакуум-два — это не только серый воздух и не столько состояние газа при исчезающих давлениях[8], сколько (Æ) пшик. Низшая ниша поля, так... Ну, то есть, мате­рия при такой энергетике не есть <?>. Вот. А целеуказание уже прошло. А там, вам скажу — не только Антанта. Ну и, пока штурм, то да сё — и запустил, гад. Мы уж грешным делом подумали — всё, аяк толды, мимо плывут столетья. Кре­ститься уж было. Но ориентир-то для целей задавался по звездам! Вот и ахнули 10–5 Па не в Антанте, а в миллионе кэ мэ за кормой — в точке земной орбиты, под кото­рую и были произведены расчеты [товарищ дорогой], в открытом космосе, при тех же 10–5! Я в тот день на радостях аж с Валькой кикиморой трахнулся, не поверите, плюнул на все... (Æ) Нет, это Гагарин в афелии, а то — в перигелии... (Æ) Его с шестьдесят пер­вого научились в бинокль находить. По ледяному шлейфу. Десятикратный. Ну, по г(Æ) замерзлому. Причем, товарищ... (Æ) ...ровно кольца у деревьев: до девяносто первого — красное, а после девяносто первого — бело-сине-красное. Кедр, сло­вом...[9] А внутри… ну, это… (Æ) сплошь. По фотографиям же как лысоват. Черт его. И поет. <message: 2 of 5, no approved data — all skipped/10.12.10.> Мы есть, тем что мы указываем в уход.[10] Слова, собственно, любит за артикуляцию. А то ж. В юности вечерами молодости гулял с девушкой сердца в городском саду и, наматывая по юношеской нерешительности своей круги по саду, нецелованный, отмечал в одном и том же месте орбиты темной аллеи сада бесформенное пятно, еще более темное, чем эта темная аллея сада. На пятом витке, говорит, возьми и отвлекись от девушки сердца, и потрогай это пятно на темной аллее сада. И именно тогда пойми, что слова не подходят. Что пятно не пятно, а совсем другая морфема. Что вообще все слова не подходят. То есть не так чтоб язык мой — враг мой, а так, что это лишь частность, а на самом деле — загон для мыслей. Репрессивное восприятие. Философам и поэтам, говорит, всегда недоставало слов. Потому что слово у человечества идет впереди мысли. И не то чтобы мысль изреченная есть ложь, а и не изреченная даже, а даже самый начаток мысли, пораженнный и напитанный словом, уже есть ложь. «Сон ра­зума рождает чудовищ», — беспомощная гипербола разума, цепляющегося за слова. В сущности, кроме существования самого слова «чудовища», о существовании чудо­вищ разуму неизвестно ничего. Ему вообще неизвестно ничего о существовании чего бы то ни было, кроме существования слов. Он и сам существует постольку, по­скольку существует лексически. [На словах.] На тех самых словах, которые учат нас не только плевать на смысл сказанного (не исключая случаев, когда вслед за этим сказанным, идиоты, мы получаем пулю), но и бездумно, безмозгло заигрывать с сущностями воистину чудовищными. Так, даже выхваченный наугад кусок шлягера: «И тот, кто с песней по жизни шагает, / Тот никогда и нигде не пропадет», — без лишних проволочек логики прописывает нас (пусть и заявленных в третьем лице) а) — в «нигде», б) — в «никогда», в) — обещает при том еще довольно сносные усло­вия существования. И это опуская не менее замечательную посылочную часть, с ее шаганием и проч. Или вот: «Твой заткнутый за пояс / Аппендицитный шрам / Рас­ширил скорый поезд. / Па-рам, та-рам». Искусство. Настоящее искусство сегодня предпочитает рецептам богемы… (Æ) гой <?>. Искусство — это обращение болезни досто­инством, (Æ) гой <?>… (Æ) …господа… (Æ) …досто­ин­ст­вом, но только и сама кривая коридоров власти, траектория Кремля, батюшка, совесть системы [не путать], мар­тиролог модальности этого б…

(Æ) {...ниже скипнуто — про Вовочку, шунтирование и проч.} <message: 3 of 5, no mercy — all skip­ped/10.12.10.>

 

 

 

 

 

 

Сторона Б

 

(Æ) ...нет…

<message: 4 of 5, skipped>

<телефонные звонки, звук шаркающих шагов, нецензурная брань, шум па­дающего аппарата, 1 мин. 22 сек.>

¦ <Чайковский, Op. 36

1. Andante sostenuto. Moderato con anima (Æ)

Fatum, Op. 77

32 мин. 06 сек.>

<message: 5 of 5, skipped, 01.08.99.>

(Æ) ...слов…

¦ <?, нечленораздельная речь, женский смех, 58 сек.>

(Æ) ...нет…

{занавес}

 (Æ) …а…

{занавес, сука}

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Хуснутдинов Андрей Аратович

Республика Казахстан, 480004

г. Алма-Ата, ул. Чайковского, д. 32, кв. 6

тел. +3272 328176, E-mail: capran@mail.ru



[1] «пафос власти» (нем.) Очевидно, цитата из книги Якоба Буркхардта «Культура Италии в эпоху Ренессанса». Здесь и далее — примечания издателя.

[2] контекстуально фрагмент не вызывает со­мнений, тем не менее, пропущенный через цифровой фильтр, допускает возмож­ность третьего толкования, а именно: не «были бы швы» и не «были бы ж вы», но — «бы­ли бы живы». Более того — взятый отдельно, исключает возможность любой другой интерпретации.

[3] очевидно, следует читать: «повреждениях».

[4] юные бойцы, молодая гвардия (нем.)

[5] неточное цитирование первой главы романа А.Фадеева «Молодая гвардия».

[6] неточное цитирование второй главы романа А.Фадеева «Молодая гвардия».

[7] неточное цитирование тридцать пятой главы романа А.Фадеева «Молодая гвардия». Следует отметить, что ошибка согласования в заключительной части предложения содержится и в процитированном источнике (изд. «Молодая гвардия», 1974, стр. 379).

[8] r < 10-5 Па.

[9] «Кедр» — позывные Ю.Гагарина во время его полета вокруг Земли (1961).

[10] цитата из доклада М.Хайдеггера «Was heißt Denken?» («Что значит мыслить?», 1952).



СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА



Rambler's Top100