Александр Иванченко

Марфинька опять это делала


"Между мечтами о (справедливом - А.И.) переустройстве мира и желанием самому .осуществить это по собственному усмотрению - разница глубокая, роковая", так размышлял набоковский герой в "Истреблении тиранов ". В "Даре" эта же мечта, манящий свет прекрасного будущего, приводит его к свету всего лишь "в окошке тюремного надзирателя". На наш взгляд, это окончательная метафора для всякой человеческой попытки устроить рай на земле, для осуществления духовных ценностей в "плотном" мире феноменов, ибо их истинная родина - тонкий мир, мир чистой экзистенции; идеальное - их природа. Художник, интеллектуал, мыслитель, этот посланник тонких миров, призван лишь свидетельствовать о существовании "того" мира, но никогда - пытаться осуществить его здесь, на земле. Конечно, это не исключает надежды, жажды эксперимента, нового опыта; художник, в своем искреннем заблуждении, хотя бы раз должен попытаться осуществить в реальности то, что он утверждает в своем искусстве. "Вылазки" художника в реальность - это, собственно, его попытки расширить сферу идеального, раздвинуть границы прекрасного (а не сменить место жительства), но скоро он убеждается, что это самообман: эти миры принципиально несводимы, а если и соединимы, то лишь в религиозном порыве, в запредельном опыте, в поступке святого, в экзистенциальном страдании вины. Только трагический размах крыльев креста способен объять оба эти мира и соединить их в единое духовное пространство. Попытка подняться в небо на одном крыле всегда смехотворна.
На наших глазах совершается величайший подлог, предательство интеллигенции - нисхождение художника в низшие миры, во власть, в царство кесаря; или же, что вернее, происходит последнее саморазоблачение имитаторов, никогда и не ступавших за границы этого мира и обрадованных самой возможностью подлога. Обнаружились не только сервилизм, прислужничество, угодливость, низменные вибрации заблудшего духа - зависимость художника от тирана, но еще и худшее - соперничество за власть, соперничество во власти, стремление самому властвовать и подчинять. Что это как не полная самоликвидация интеллигенции, бессознательное или осознанное стремление избавиться от своего предназначения? От грозного рыка льва русской литературы - "Не могу молчать" - до утробного писка одного из ее подмастерьев - "Хочу жить комфортно" - таков путь русской интеллигенции, проделанный ею всего за несколько десятилетий. Это - бегство из тонкого мира идей, нравственных ценностей, духовного горения в плотный мир причинности, телесности, обожествленного пищеварения. Вид разжиревшего, довольного собой, художника, ученого, священнослужителя, богослова больше никого не смущает. ''В городах живут хорошо откормленные философы",- говорит Ницше. Сегодня, по-видимому, калорийно питаются И в кельях. Обоготворены тело и все потребности тела; и, соответственно цели и местопребыванию тела, обожествляется и царство кесаря. Выработаны искусство кесаря, истина кесаря, религия кесаря, вытеснив своих антиподов на обочину - не на небо. Кесарь и его подданные пытаются не подняться к Богу, а опустить его к себе, до себя. Кесарь - не заместитель Бога на земле, а Бог - заместитель кесаря на небе. Вина за это прежде всего - на интеллигенции, оформившей идеологию тела, которому она неистово, как единственному Богу, поклоняется. Где сокровище ее, там и сердце ее, а сокровище ее отнюдь не на небе. Художник сегодня распят не на кресте своей нравственной муки, духовного поиска, борьбы с собственным несовершенством, а на кресте своих телесных притязаний - похоти, вожделения, обжорства, которым придан статус святых страстей. Изображать себя, как нового святого XX века, распятым на кресте женских гениталий - этого современный интеллигент не постыдится. Тепло, приятно, влажно, уютно - о таком кресте интеллигенция всегда мечтала. Соответственно этому, борьба художника перенесена изнутри вовне - на политическую площадку, в игорный дом, на биржу. И какая невинная привязанность ко всему чувственному, земному, плотскому, какое множество размножающих его зеркал, какое детское, почти кукольное, желание попасть в этот злой театр и отдать за бесценок Азбуку, которую подарил Буратино добрый папа Карло, заложив свой клубный пиджак (папа Карло - как Творец для деревянной куклы, а Азбука - как ее душа). Какая несокрушимая вера в кесаря как в земное божество, которому все подвластно - даже на небе. И всегда они что-нибудь просят для своего тела - у власти, народа, отечества и даже, безбожные, - у Бога. Каину, говорят, дай Авеля - и не забудь про меня. Все это неприличное взаимодействие интеллигенции и власти предстает в романе как грандиозный сознательный заговор "демократического" режима и его лейб-интеллигенции по созданию ложной оппозиции - политической, экономической, культурной. Именно псевдооппозиция окончательно оформляет и укрепляет власть. Не считать же, в самом деле, за серьезную оппозицию Жмериновского, Холокостера, Жбанецкого и прочих. Парадоксально, но в отсутствии подлинной оппозиции всегда больше заинтересована не власть, а интеллигенция. Оппозицию интеллигенция преследует последовательнее и беспощаднее, чем власть.
Все бесконечные политические акции романной интеллигенции, ее регулярное соитие с властью, достигают пародии на встречах интеллигенции с президентом, где она пытается в обмен будто бы на ценности демократии выторговать что-нибудь для своего тела. Может, она делает это из сострадания к эротическим мукам власти? "Марфинька опять это делала,- невинно признавалась незабвенная набоковская героиня своему приговоренному к казни мужу, одергивая платье.- Это ведь такая маленькая вещь, Цинциннат, а мужчине такое облегчение".

оглавление следующая глава
СОВРЕМЕННАЯ РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА



Rambler's Top100