"О жизни, красоте, переводах и других трудностях..."5-я международная Стамбульская биеннале, куратор Роза Мартинес Стамбул, 4 октября - 9 ноября 1997 года БИЕННАЛЕ НА ЛИНИИ ФРОНТА ВОСТОКА И ЗАПАДА Когда попадаешь в Стамбул, обманываешься его европейским фасадом и радуешься за деифицированного Ататюрка, бюст которого есть в каждом общественном месте. Иглы мечетей, муэдзин, пять раз в день призывающий правоверных совершить намаз, чадры или франтоватый мулла в чалме кажутся лишь деталями местного колорита. В двадцатые годы атеист Ататюрк твердой рукой ввел страну в стойло Европы. Однако, несмотря на смену декораций, нация не спешила переродиться. Чем сильнее экспансия Запада, тем сторонники благочестия, национального уклада и самобытности громче заявляют о себе. Бюст Ататюрка и намаз стали признаками идеологической войны. Одно из наиболее фундаментальных завоеваний западной цивилизации в том, что любой индивидуум имеет право высказаться и быть выслушан всеми. Восток же, напротив, сохраняет пока некоторую иерархичность и ритуальность, ограничивая право на голос. Соответственно, свобода творчества, лежащая в основе западного искусства, не пропагандируется и не поддерживается официально. Даже в Стамбуле, где наиболее заметны успехи вестернизации, пока нет музея современного искусства, а биеннале, проводящаяся десятый год, - частная инициатива. Для города, где у власти находятся исламские фундаменталисты, она имеет не только эстетический, но и политический смысл. Это - еще одна тактика в войне старого и нового. Поддерживая биеннале, западные институты и передовая местная буржуазия учат Восток уважать индивидуальное высказывание. Но какова здесь позиция интеллектуала и куратора, понимающего, что сегодня оно утратило свою универсальную ценность? Когда говоришь о биеннале, происходит следующая подмена понятий: художественный директор называется куратором. Директор, в отличие от куратора, фигура несвободная - он обслуживает идеологическую машину. От него ждут создания позитивного фасада, работы с общезначимыми ценностями: историей, культурой, в конечном счете - рекламы западного пути, который для интеллектуала вымощен бесконечным количеством вопросительных знаков. Так и здесь куратору, став художественным директором, необходимо работать на ожидания, иначе надо капитулировать перед Стамбулом. БИЕННАЛЕ: ВТОРОЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ДЕТЕЙ Надо отдать должное Розе Мартинес: она не только тонкий куратор-интеллектуал, но также профессионально владеет репрезентационными технологиями и умеет применять их творчески. В Стамбуле как экспозиционную идею она использовала идею "города в городе". В болевые точки тела шестнадцатимиллионного мегаполиса были внедрены "базы" с художественным "десантом", обеспечившие систему трансляции смыслов. "Современные" обосновались на Императорском монетном дворе, церкви Св. Ирины, Иребатан-цистерн, захватили "ворота города" - вокзалы и аэропорт, Женскую библиотеку, оплот феминизма, Башню девы. Перформансы проводились в отеле "Мармара", а на площади Таксим, в центре новой части города, на наружном экране демонстрировался видеофильм Марики Мори. Эта стратегия позволяла максимально диверсифицировать контекст, вырвать искусство из его герметической закупоренности, транслировать в действительность. Если ты живешь в Стамбуле - где-нибудь да заметишь, а если приехал как турист - заметишь обязательно. Биеннале явилась увлекательным путешествием по стамбульским древностям, но какой она дает предмет для размышления? В первую очередь срабатывают контексты, а искусство замечаешь потом. Видимо, так и было задумано - даже каталог открывается историческими справками о памятниках. Однако не намеренно ли искусство скрывалось в святилищах культуры от непосвященных, чтобы случайно не спровоцировать разрушительный перформанс? Может быть, инсталляция Ирвинов, висящих под потолком, не о воспаривших, а о повешенных художниках? С чем возвращается западная цивилизация в Стамбул - город, в тринадцатом веке разграбленный крестоносцами, брошенный ослабленной в ссорах Европой - в пятнадцатом? Что может сказать Каекенберг после Франсуа Рабле? Абсурдистка Иел Дэвис - после Иеронима Босха? Дети... Если использовать метафору десанта - в Стамбул вступили потешные полки - второй детский крестовый поход. Столкновение культур? Но адекватны ли ценности современного западного мира восточному контексту? Концепция "города в городе", выставки в публичных местах, игры с контекстами сегодня стали ходульными шаблонами, вывалившимися из зоны актуального. Однако по отзывам международных наблюдателей, приехавших на открытие, биеннале все-таки стала художественным событием. Может быть, работе художественного директора действительно свойствен политический схематизм, проявившийся и в экспозиционной идее, и в названии, составленном из расплывчатых философских категорий. Жизнь - читай: экзистенция... красота - читай: прекрасное... переводы - читай: трансляции... Кураторская интонация становится отчетлива только в "других трудностях", снижающих уровень директорского дискурса, начинающего звучать очень субъективно и по-женски. Но как раз феминистический гуманизм Розы Мартинес в Стамбуле трогал лучше любого остроумного деконструкта. ФЕМИНИСТИЧЕСКИЙ ГУМАНИЗМ Ее выставка настраивает на позитивное, откровенное, даже исповедальное общение. Переходя от работы к работе, слышишь один, другой, третий голос - каждый со своей интонацией, темой. Запад учит говорить, даже когда сказать толком нечего, как у большинства экспонентов, но выставка внимательно относится к персональному высказыванию, ценному даже в общем хоре. С другой стороны, она неизбежно превратилась в сборник индивидуальных историй, превышающий возможности восприятия. Но возможно ли в наше время воспринять художественно крупную групповую выставку? Ариадниной нитью здесь становится феминизм Розы Мартинес. Тема женщины отчетливо доминирует. Есть просто вызывающе женские работы, как у Аны Линдл: скомбинированы любительские черно-белые фотографии, изображающие художницу в домашней обстановке - с полочками, на которых сервированы обеденные приборы, а на стене цветным дождем повешены цветные нитки на катушках. Как работа Со-Я Ким, заткнувшей щели и отверстия в кирпичной кладке одного из приделов церкви Св. Ирины разноцветными шелковыми лоскутками. Как видеоработа финской художницы Эйя-Лизы Атилы, рассказывающая о первых сексуальных переживаниях девочек-подростков. Как очень выразительная видеоработа Катлуг Атман об оперной певице, старой Симхе Бергсой, ставшей художницей-любителем. На биеннале выставлены картины и самой Симхе, созданные в 70-е годы и очень точно попадающие в эстетику трансавангарда. Как слайд-фильм Аны Мендиеты (Куба) о метафизической истории смерти и рождения женского начала. Как видеоинсталляция турецкой художницы Шукран Мораль, которая, как она говорит, решила "через свою вагину посмотреть на Стамбул" и для этого совершает символическое путешествие в сумасшедший дом, бордель, мужскую баню и морг. Женская тема существует и в более эстетически сильном дискурсе, как у Пипилотти Рист. Ее видеоинсталляция - это песня желания. Видеопроекция и звук - японская певица с очень глубоким грудным голосом, идущим, кажется, от самого основания ее женского естества, плюс четыре переносных телевизора с очень яркими красками в затемненном зале в неожиданных местах, показывающие, как молодой парень расчесывает свои длинные непросохшие волосы, или столь любимый художницей флоральный этюд, или сплетающиеся в воде тела, или язык, играющий соском. Очень удачен перформанс Трейси Эмин (Великобритания), с пугающей откровенностью рассказывающей в своей гостиничной комнате о связи с пожилым турком "с лапами, как у медведя", бросившим ради нее семью, с которым она жила в горах, плясала дикие танцы и занималась любовью в лодке в открытом море и которого бросила навсегда, рыдающего за стеклянной стеной аэропорта. ГЛАВНОЕ - ПРАВИЛЬНО СБАЛАНСИРОВАТЬ СОСТАВ Конечно, феминизм - лишь одна из ниточек этого гипертекста. Кураторская работа была настолько корректна, что и национальный, и возрастной, и половой состав рассчитаны фифти-фифти. Может быть, действительно время такое, но голоса мужчин не звучали сплоченным хором, а скорее вторили в общей массе. Карстен Хёллер (Германия) выставил аппарат, позволяющий испытать счастье полета, как будто ты маленький мальчик верхом на птичке. Чай Гу Кванг (Япония) предложил интеракцию с его видеофильмом, показывающим, как он бросает камешки-голыши в воду. Зритель мог написать желание на листе бумаги, свернуть самолетик и запустить с балкона. Маурицио Каттелан (Италия) выставил неоновые буквы R*B, абсолютно не поддававшиеся дешифровке без каталога, в котором сообщалось, что это омаж вьетнамскому императору Каттелану, изгнанному из страны в 20-е годы и умершему во Франции. Коллажи Патрика ван Каекенберга (Бельгия) представляли пищеварительные субстанции и телесные органы, соединенные некими символическими схемами с небесным и метафизическим. Даниель Буетти (Швейцария) показал свои известные "садистские опыты" с рекламной фотографией: он загоняет под сильно увеличенное изображение кожи спутанную нитку или волос. К дендистско-абсурдистским изысканиям относится работа художника из Великобритании Марка Валингера. На четырех мониторах транслировалось прибытие королевского двора на скачки. Казалось, что это прямая трансляция, однако это были съемки разных лет, отличавшиеся только в деталях и цветах нарядов королевы-матери. Играми с реальностью фотографии можно назвать работы аргентинцев Мартина Вебера и Оскара Бони. Для того чтобы проявить сокровенные желания своих героев, Вебер дает им в руки дощечки, где и написаны их заветные желания. Например, девочка хочет стать фотомоделью, а старушка - чтобы ей починили дом. Бони, буквально поняв слово "shoot" (стрелять/фотографировать), стреляет в фотографии поля, неба или воды. Пуля проходит за пределы фотографической реальности, и энергичные черные дыры смотрят пустыми глазами в реальность трансцендентальную. Излюбленная тактика художников - игра с контекстами. Либо искусство норовило раствориться в контексте, либо использовало его для самоутверждения. Даже стихийная Трейси Эмин трахнула именно турка. Почему не хромого китайца или двухметрового бельгийца? Обыгрывались запреты ислама, курдская проблема (Халил Альтиндере), имя розы (Роберто Обрегон, Лаура Викерсон), история церкви Св. Ирины (Хуан Фернандо Херан). Я уже не говорю обо всех экспериментах с инвайронментом (Беди Ибрагим, Симрин Жил), о работах, создававшихся специально для места, как любимый всеми "Водопад" в Иребатан-цистерн художника из Дании Олфура Элиасона. "ГРЯЗНАЯ" РАБОТА ОЛЕГА КУЛИКА Без инсталляции Олега Кулика выставка Розы Мартинес была бы не вполне объективной. Я всегда поражался, как при столь квазинаучной базе его художественных манифестаций Олег Кулик всякий раз умудряется создать ехидный жупел, который, попадая в ситуацию культуры, начинает свистеть, искрить, крутиться, как игрушечная петарда, ужасно всех эпатируя и вызывая море пересудов. То же самое произошло и с работой для Стамбула. Хотя казалось, что инсталляция "Семья будущего", рассказывавшая о возможности сосуществования биологических видов, вполне выдерживает необходимую меру провокативности, она удостоилась особой неприязни рабочих-турок как "грязная". Развивая свои кинологические склонности, Кулик берет домой огромного пса, живет с ним, как с женой, и документирует эти отношения. Однако реальность не хочет ложиться под искусство так просто. Судя по материалам, пса больше всего радовали сексуальные вольности, которые позволял хозяин во имя искусства. Он готов был играть, как заводной, охотясь за голой задницей художника. Как раз то, что надо было скрыть, оказалось главным и эмоционально дискредитировало старательную имитацию духовной близости. Умозрительная концепция дала неминуемую осечку, а высказывание, приобретя другой знак, превратилось в апологию скотской порнографии, лишь слегка подстриженной цензурой. Как говорили турецкие ассистентки: у нас в деревнях тоже случается такое. Один человек из Анатолии смастерил специальную скамеечку, чтобы было удобнее добираться до верблюжьей задницы. Но такие дела делаются втайне. Узнав об этом, общество должно быть оскорблено, а мерзавец - наказан. Но нельзя упрекать Кулика. Он - блокбастеровская креатура процесса отрицания. Отрицая само себя, современное искусство нуждается в санитарах без комплексов. Истина Кулика в том, что истина невозможна, а значит, невозможно и примирение. Он, как всегда, обнажает конфликт. Он умудрился показать мерзости межвидовых извращений не в гнилой Европе, где границы морали - это предмет затянувшегося синильного диспута, а в эпицентре живого Востока, со всей его младенческой мусульманской истовостью. Очевидно, что, заводя речь о волосатом собачьем члене, художник подыгрывает фундаменталистам. Их праведный гнев понятен большинству человечества, и фанатизм, выступающий против мерзостей Кулика, приобретает знак плюс. Но, видимо, прошло время позитивных концепций и больших художников - на выставке Розы Мартинес не представлено ни одного. Никаких "классиков", только "живые". Не важно - 11-го (Луи Буржуа), 10-го года рождения (Симха Бергсой) или уже умерли десять лет назад (А. Мендиета). В ситуации бега на месте институт лидерства стал рудиментом. Поэтому, видимо, нет премий, а выставка напоминает анатомический срез. Хотя рекламы западного пути не получилось - организаторы остались довольны. Видимо, их идеалам свободы индивидуального высказывания близок феминистический гуманизм Розы Мартинес. Она нашла и правильный ракурс, и человечный масштаб, и сочувственную интонацию. Представляя явление, она не обходит острых углов, не стыдится ни злых, ни убогих. Созданный ею хор с древнегреческим драматизмом вещает: "Да, мы здесь, мы такие... мы пришли как вестники... Вот сейчас на глазах вы совершаете наши ошибки. Въезжаете в ту же жопу... Не думайте, что вы лучше..." |
