Если бы я был Александр Исаевич, Галина Вишневская и Мстислав Ростропович дали бы мне возможность пожить на своей даче, а мимо бы шли люди как люди, и каждый говорил бы: "Страдалец". Иногда ко мне как бы невзначай подходили делегации сердобольных евреев и предлагали эмигрировать в Израиль, а я бы им отвечал, что место писателя рядом с койкой его народа, и разносился бы привкус оскомины. По ночам мне бы снились апельсины в Яффе и горький запах пустыни, но утром я бы ни о чем не жалел.
Если бы я был Солж, ко мне в Рязань приехал бы Твардовский и увез бы мою рукопись в Москву - там меня печатают и принимают в Союз писателей; а так меня, простого онаниста, отовсюду гонят и левые и правые, хотя я сочувствую народному горю ничуть не меньше, чем Солж. Многие известные люди, не только Галя и Слава, гордились бы знакомством со мной, а так все поскорей стараются забыть бедного онаниста меня. В конце концов, будь я Солж, к моему голосу прислушивалась бы Россия, и когда меня (т.е. Солжа) пытались бы оболгать нехорошие неврастеники, им бы отвечали: "Не трогай, это святое. Он первый, кто расставил точки над i". Никто меня не любит, - а вот в том случае, если бы я был Солж, - девочки, юные совсем, груди еще не сформировались, попки торчат в разные стороны, засыпают с моими книжками под подушкой; им звонят, их зовут - а они отвечают: "Я не могу, я занята, у меня...", и таинственно дышат в трубку, бедные козочки.
Если бы я был Солж, дружил бы я Беллем, и мы бы с ним презрительно морщились бы при аббревиатуре "КГБ", ненавидели бы тоталитаризм в любом его проявлении, даже латентном; тысячи диссидентов, а каждый из них неоднозначен, искали бы в моих книгах Путь, и каждый день, по много раз, напиваясь, называли бы меня Лев Толстой нашей эпохи.
Если бы я был Солж - у меня бы родился сын, и его бы крестили в церкви на Кропоткинской; и многие, проходя потом мимо, шептали: "Здесь" и показывали бы пальцем. Затем шли бы в метро, забывали - но все равно это что-нибудь да значило.
Когда бы я был Солж, меня бы представили к награде, и абсолютно все равно - получил бы я ее или нет - это, безусловно, было бы событием. А так - в детстве я выиграл соревнование по настольному теннису, и никто не обрадовался, и меня даже обидели потом, сказав следующее: "Опять онанисты обошли честных".
Вот если бы я был Солж, ко мне приходило бы много молодых писателей, еще румяных, со своими первыми произведениями. Да и вообще много бы людей приходило, и мужчин, и женщин, и каждому было бы что сказать мне, и мне было бы каждому что ответить. А потом они бы уходили, окрыленные. А вокруг бы цепью стояли агенты КГБ...
А так я порой неделю слова живого не слышу.
Одно слово правды весь воз перетянет.
Будь я, действительно, Солж, я бы написал письмо на съезд русских писателей, после чего власти стали бы меня упрекать, что я говно; на самом-то деле говном были они, власти, поскольку вся Россия стонала, демократии никакой не было, твердая поступь тирана, всякое свободное слово удушалось - и когда бы не вековечное терпение, а мы, зажравшиеся, уже все забыли и потеряли все чувства... и вдруг я бы узнавал, что некоторые ростки поднимаются то там, то тут, народ ушел в себя, и там, внутри, костер разгорался бы; а потом, когда тирания ушла бы, вылезли наружу мелкие дела и делишки их, обо всем рассуждающих за чужими и временно надежными спинами, так никогда ничему не научившихся ни на своем, ни на чужом горьких опытах, на все готовых только ради собственного блага, и столько вони грязной было бы вокруг, ибо занялись бы, несмотря на все обещания, они только решением собственным дел и знать бы они не хотели вековечных проблем переплетения. И уже нельзя было бы остановить тогда пожар, не вчера разгоревшийся.
Семь раз отмерь, один раз того.
Был бы я в самом деле Солж, исторические и какие другие параллели сошлись бы вокруг меня; столыпин ленин павлик морозов мороз красный нос - все бы они всегда были рядом со мной - все бы они всегда были рядом со мной - массоны лейб-массоны прочая нечисть, сделавшая себе кормушку из нашего поля - и если бы не христов светлый праздник... как бы я тогда верил в Бога и божьих любимцев!
И ведь будь я Солжом, то смог бы оборотиться вокруг себя и посмотреть свежим взглядом, много унесшим с собой взглядом, много повидавшим взглядом, взглядом даже не себя, а родственников и друзей своих взглядом, - и самые простые вещи, спокон веку скрученные внутри, кровью вспоенные, кровь приносящие и уже ставшие самой кровью, открылись бы мне - о, тогда бы я наконец понял их, говорящих спасибо за каждый дармовой кус хлеба; и ведь не ведают бедные щенята петербургской суки, что коснется их беда в виде пропажи дармовой похлебки, коснется детей их, а ведь будет уже поздно... Эх, как завело меня, бедного онаниста; давно так не заводило, а все потому, что в августе ночи душные, уснуть невозможно, а Петя Блюдский, друг мой любезный, в соседней комнате ворочается и бабу свою ворочает, а она уже спит почти что и ни на что не реагирует...
Петя с утра скажет: "На что руку поднял, ублюдок? На святое, на Солжа!". Так ведь, Петенька, ангел ты мой, мало ли на что поднял, главное - ведь что схватил и чем это все кончилось.
Толстые жирные пальцы, Петечка, будь я Солж, были бы мне не страшны, и не боялся бы я остывшего чаю; вот вечер, грустно в доме, только сломанные часы и обгорелые спички на треснувшем блюдечке - и этого натюрморта я бы не боялся, ведь нечто объясняющее и проясняющее открылось бы мне, не то что сейчас. Боже, не оставь меня, кого другого оставь, меня не оставь же; изо всех щелей звучит дьявольская музыка рок и джаз, хитрый расчетец... За что же ты, Господи, нас, бедных онанистов, оставил?
Если бы знать, что я Солж, а не гнусный таракан, я бы что ли бороду отпустил, а то режешься каждый день плохим станком и тупой бритвой; а нет ведь денег, чтобы приличное купить - откуда деньги у бедного? Всем плохо, не только мне, давно уже можно было спиться, скуриться, начать жить с женщиной - словом, опуститься; но больше, чем я, вошло в меня (а если это любовь?), обвязало меня славной веревочкой и вело за собой, не спрашивая.
У слепого пугала огорода не бывает.
Когда бы я стал Солжом, я бы написал много больших по формату и содержанию произведений, а среди них - "Один день Ивана Денисовича", первую ласточку начала ожидания приближения конца. Тогда бы я видел совсем другое, чем многие, в окружающем меня мире, знал бы где что - где есть правда, а где нет правды, и почему нет, и что надо сделать, чтобы была, и как вообще быть дальше - а так я, бедный онанист, ничего не знаю и уже давно во всем запутался.
Был бы я взаправду Солж, Петенька Блюдский не явился бы ко мне с бабой, а принес бы интересную книгу, и мы бы долго говорили о спасении и возрождении России, а так - они там ворочаются. Или мы бы все вместе ворочались.
А так - нет мне спасения, и никто меня не любит - ни мужчина, ни женщина, и нет никому от меня никакой радости - ни мужчине, ни женщине, и надежды у меня никакой не осталось - и все лишь потому, что я не Солж. Эх, если бы им быть - подложить бы все тома своих осичнений под задницу той девушки, что сейчас с Петенькой. да и отчебурашить ее за всех известных и неизвестных мне загубленных и замученных. А потом бы все и всех простить.
Если бы я был Солж, мне бы ничего не пришлось скрывать от людей. А так мне приходится скрывать абсолютно все, потому что я бедный онанист.
Если бы я был Солж... Интересно, а можно быть Солжом и бедным онанистом одновременно?
|
