... подпрыгивая и попукивая...
Ф. Рабле.
Когда Окуджава поет там, у себя наверху, я здесь у себя в жопе замираю душой и сердцем. Если бы я был Булат Окуджава, я бы только и пел, что для тех, кто в жопе. Булат Шалвович, сидящие в жопе приветствуют тебя!
Если бы я был Булат, меня бы все в детстве любили, а дядя случайный прямо на улице что-нибудь мне подарил, а когда бы я подрос, ну не совсем, конечно, но уже достаточно, мне бы и тетя незнакомая что-нибудь подарила, а еще со мной во дворе играли бы все ребята, а потом я бы написал про них за это романс, песню, стихотворение, прозу или еще что-нибудь такое: а поскольку я не Булат, а фактически - говно в проруби, на тонкой нитке болтаюсь, держусь еле-еле, тонуть не хочу, верю в небо, которое над прорубью - там - высоко, я тоже пошел в детстве во двор с ребятами в мячик играть, а они говорят - не подходи, ты нас позоришь и смущаешь, потому что пердишь громко, а когда вырастешь, то наверняка будешь в жопе сидеть, не то что Булат, но я обещал ребятам, что больше пердеть не буду и в жопу не попаду, когда стану большой, а они все кричат - а мы тебе не верим, снимай штаны - проверим, но я снимать не стал, кое-как отшутился, стали играть в футбол, в самый напряженный момент я все-таки пернул, штаны надулись как парус и трепещут как флаг, а вот Ленька Королев или юный кавалергард никогда бы так не сделали, а в итоге счастливо избежали бы жопы.
Если бы я был Ленька Королев, я бы погиб за Родину во время Великой Отечественной войны, и тогда Булат сложил бы про меня песню о том, какой я был нежный и как любил одну девочку, а она меня не любила, потому что уже догадывалась, что очень скоро я окажусь в жопе.
Я вот ничем не помог нашей бедной интеллигенции, очень хотел, мучился много, но какие у меня в жопе возможности? А вот Булат помог, собрались как-то раз на кухне, выпили водки, и началось... Кто-то взял гитару и спел что-то такое простое и светлое, как сапог, но в душу прошло, а душа у нашей бедной интеллигенции, будь она проклята сто раз подряд без всякого повода, самое уязвимое место... Нет чтобы, какое другое место, так ведь душа! Вот у меня самое ранимое место совсем другое, его жопой зовут, это там, где я сижу... и люди поверили, а сердца затрепетали, и оживились подворотни, а платья взвились, и пошло и поехало, а все потому, что Булат запел, как никто никогда раньше, и даже Запад поверил - вот, мол, где душа...
Вот про Булата все знали всегда, что он будет петь. Про меня тоже все знали, что я буду сидеть в жопе, но никогда не знал, сколько времени конкретно я там проведу, и что именно я там буду делать. Когда Булат впервые запел, все задумались и очень обрадовались, а вот когда я сел в жопу, никто не обрадовался, хотя по значению для дальнейшего развития советского общества это событие было настолько же значительное, как и то, когда впервые запел Булат.
Когда Булат впервые запел, его не полюбило начальство. Когда я впервые сел в жопу, начальство восприняло это сначала как форму протеста, но я сел поглубже, и начальство успокоилось, догадавшись, что я для него никакой опасности не представляю. Когда Булат запел, все сразу поняли, что, если бы не начальство, он, может быть, и не запел бы, а вот когда я попал в жопу, никто не обвинял начальство в моей печальной участи. За Булата все волновались, когда он боролся с начальством, а обо мне никто так и не побеспокоился, хотя я нахожусь в гораздо более сложном положении и месте, чем Булат. Вот весь еб твою мать!
А все из-за того, что Булата выдвинуло время, и он умный и красивый, и он ездит только на бронированной машине или в ракете летит, а скоро он вступит в Кремль на белом коне в окружении толпы друзей, поклонников и женщин. Булат - он знает, что почем в сегодняшней культурной ситуации и вообще много чего повидал, а я вот ничего не знаю, потому что просидел в жопе все это время, попрыгивая и попукивая - если удавалось.
Про Булата все говорят, что он в контексте современной русской культуры. Я тоже в контексте, но мой контекст меня скоро раздавит; нет, у Булата явно более приятный контекст. Одно время я надеялся, что мне удастся выбраться из своей жопы и хотя бы ненадолго побывать в том же контексте, что и Булат, но быстро убедился, что все попытки безнадежны, и уже спокойно сижу там, где сижу.
Булату хорошо, у него много друзей, и он никого не забывает, всем посвящает песни или стихи, смотря как у него душа, а вот у меня нет друзей, и любимой у меня нет, как у Булата, - а я на них уже и не сержусь, потому что сижу я так глубоко и в такой узенькой дырке, что никакая любимая и никакой друг туда просто при всем желании не пролезут. К тому же можно в волосах запутаться, которые растут между мной и всеми другими в совершеннейшем, доложу, беспорядке.
Булат живет, поет, пишет, дышит и слышит в нормальном месте, поэтому у него все есть: вес в обществе, квартира и машина, и со здоровьем у него все нормально, а я то живу известно где, поэтому у меня все болит и нет у меня ничего, но, может быть, мне уже ничего не надо, если учитывать, где я нахожусь и чем занимаюсь.
Едва Булат выйдет на арбатский двор, как все вокруг сразу принадлежит ему, а сижу там же, где сидел, и даже на арбатский двор не могу выйти погулять, потому что залез слишком глубоко и вряд ли уже выберусь.
Вот Булата на Западе все знают, а меня никто... но я уже на Запад не обижаюсь, меня ведь и в Союзе плохо знают, потому что по целому ряду известных причин увидеть меня трудно.
Надежда... Когда Булат поет про надежду, как она выглядит и туда-сюда ходит, всем становится лучше и даже мне в моей жопе сразу делается как-то теплее, хотя я уже давно ни на что не рассчитываю. Это твоя песня, Булат, проникает ко мне в бездну, и тогда горит ясный огонь, и нам нужна одна победа и пусть я только в жопе, но зато, когда поет Булат, я научился забывать, где я, и замирать! Этим можно гордиться!
Булат пишет прозу о девятнадцатом веке, интересную такую фантастическую прозу о любви и не только о любви, о всяких людях, которые сопротивляются, а не сдаются, с возвышенными там разными помыслами. Честно говоря, я тоже пытался писать такую прозу, но, учитывая позу, в которой я очутился, это выглядело бы пародией; конечно, сидит человек в жопе, не первый день сидит, и еще при этом пишет прозу с реалиями девятнадцатого века - да меня бы критика за это растоптала!
Вот Булат пишет прозу и стихи с иронией, я тоже так хотел, но из-за того, что мой удел - бездна, у меня ничего не вышло, или ирония или жопа, права известная поговорка и пословица - ирония и жопа две вещи несовместные.
Если бы я не сидел в жопе, я бы тоже писал, как Булат, о войне, о рано повзрослевших на ней мальчиках и девочках, о батальоне, который уходит в ночь, - но не могу я об этом писать, потому что это святое, а писать о святом, находясь в жопе, - святотатство.
Если бы я, будучи в жопе, написал о голубом шарике, все бы это восприняли как намек на то, что я хочу улететь из жопы, а не как независимо-субстанциальное произведение; поэтому в моем положении писать о шариках неуместно.
Москва! Когда Булат поет о Москве, как он в ней жил и сначала чего-то не понимал, а потом уже все понимал, всем интересно, а вот если бы я запел о Москве, все бы опять расценили это как попытку выбраться из той глубокой жопы, где я постоянно.
Порой мне кажется, что Булат не в жопе, а я в полной и абсолютной ней, вот и вся разница, а так мы с ним две половинки одного целого и два конца одной дороги, но это я уже злорадствую и привередничаю - не слушайте меня, люди!
Кстати, я тоже пытался играть, как Булат на гитаре, но только на губах одним пальцем, получались такие звуки - булюм, булюм, героические и романтические одновременно, кто знает, может, со временем я бы вышел со своими звуками на широкую арену, как Булат со своими, но поскольку я оказался в жопе, не по своей воле, а может и по своей, сейчас уже непонятно, то необходимость в славе сама собой исчезла. Но звуки у нас с Булатом неодинаковые; его имеют душу, зато мои сразу различают по запаху.
Булат пел, пленки с его звуками расходились по стране, страна слушала и пробуждалась, думаю, что некоторые мои звуки тоже была бы полено записать на магнитофон, хотя мои звуки и не для всех, но было бы необходимо многим их прослушать в интересах страны.
Я тоже стремился, как Булат, выходя на сцену, ставить ногу на стул и выступать, наклонившись к микрофону, да вот беда - пространство, в котором я имею честь пребывать, совершенно не подходит для таких штук, не говоря уже о плохой акустике помещения.
В жопе я сижу чистый-чистый, и когда ко мне заглядывают на огонек вера, любовь и надежда, то они всегда удивляются, что я такой чистый.
Когда Булата не станет, то, разумеется, будет некролог, где солнце русской поэзии закатилось, а когда я умру, то ведь ни одна блядь не напишет даже за большие деньги, что я после и в результате долгого и мучительного пребывания в жопе от этого и скончался. О Булате все будут плакать, вспоминать надежду и доброе старое время, а вот меня, у которого никогда никакой надежны не было, а я все равно делал что мог в моей позиции, никто не вспомнит и не попытается заглянуть ко мне туда, вниз, и бросить два-четыре цветка. Блядь, вот ведь, блядь, что на свете , блядь, происходит, и ничего, блядь, с этим, блядь, поделать нельзя, блядь! А все потому, что лоза, виноградная косточка, Смоленская дорога, веселый барабанщик, черный кот, белый аист и Арбат!
Как только я услышал тебя, Булат, я сразу понял, что мне на роду написано сидеть в жопе. Спасибо тебе, Булат! Меня, возможно, скоро не станет, сил моих никаких больше не осталось торчать здесь. Я зла ни на кого не держу, до свиданья, мальчики и девочки! Прощай, Булат, мой свет, мой мальчик, еще раз спасибо тебе за все! Не поминай лихом!
|
